Страшновато от счастья! Лёдя погладила ее и поцеловала. Мать когда-то тоже боялась радоваться. Но она боялась, что своей радостью вдруг помешает счастью, накличет беду, что кто-то завистливый подсмотрит, как она радуется, и покарает за это. Выставлять, на глаза людей можно было только горе. А Кира, видно, боится не за счастье, а самого счастья — справится ли с ним, будет ли достойна его и осчастливит ли человека, который осчастливил ее?

— У вас хорошо началось, и будет еще лучше,— сказала Лёдя, радуясь за подругу.

— Спасибо, Лёдечка!

— Это за что?

— И за то, что жалеешь в горе, и за то, что сочувствуешь в радости. Это ведь не так просто,— особенно делить радость.

— Будет тебе…

— А Прокоп у меня вправду молодец,— уже шепотом, будто кто-нибудь мог подслушать ее, стала рассказывать Кира и порывисто прижалась к Лёде.

— Угу… Его любят,— ответила тем же Лёдя.— От чего это зависит — одних любят, а других нет? Кажется, и делает человек все, что надо, никому плохого не причинил, а не лежит к нему сердце у людей. Ты встречала таких?

— Встречала, конечно… Меня иногда страх берет. Как бы я жила без него? Прошлым летом мы вместе в доме отдыха были. Приехали — ходят все врозь, как хронические больные. А появился Прокоп, простой, поворотливый, и враз окружили его, повеселели, сдружились. Смех, песни. И так до отъезда, потому что и сам он без людей не может. Говорит, кому больше дано, с того больше и спрос. Я за ним, желанным, тоже в огонь пошла бы…

— Вот этим, наверное, и надо мерить человека.

— Ты о чем?

— О людях, которых любят… Как-то они там, в Горьком?..

Кира заснула первая. Она дышала ровно, цочти неслышно, и приятно было смотреть на нее — умолкнувшую, успокоенную, без тревог.

А к Лёде сон не шел. Она думала о том, как это хорошо, когда тебя любят люди и ты достоин их любви. Может, это и есть счастье? Служить людям, заботиться о них. Конечно! Отец взялся писать записки о подполье для партийного архива. Их прочитают считанные сотрудники, но эти записки помогут восстановить истину о некоторых людях в войне, и вот отец трудится, упорно, по ночам…

Усталость проходила. Лёде хотелось, чтобы скорее кончилась ночь, чтобы снова нужно было идти на завод, беспокоиться, что-то доказывать и добиваться своего, скандалить. «Спать, спать!» И говорила она себе и все-таки не засыпала. Нетерпеливое, радостное возбуждение заставляло сердце биться быстрее. Но странное дело — ей ни разу не вспомнился Тимох…

Перед сменой Дора Димина подвела к Лёде девушку. Невысокая, остроносенькая, с косичками, похожая на подростка, она пялила на Лёдю преданные глаза и будто спрашивала: «Ну, почему не радуетесь и вы? Не узнаете?» И впрямь, что-то знакомое было в ней. Лёдя покопалась в памяти и вдруг вспомнила: перед ней падчерица Комлика.