— И что тогда? — осведомилась Хиори. — Что? Даже если это его ребенок, как мне заботиться о ребенке? Я опозорена, у меня ничего нет, нет мужа…

— Мы позаботимся о тебе, — пообещала Мисаки. — Я и Сецуко.

— Как?

Хиори была права. Кроме пары стен и замкнутого мужчины, дом Мацуда имел не больше ресурсов, чем она.

— Я это сделаю, — упрямо сказала Мисаки. — Я прослежу, чтобы о тебе и этом ребенке позаботились. Клянусь.

Хиори мотала головой.

— Я должна была умереть.

— Хватит так говорить! — взмолилась Мисаки. — Хиори, прошу!

Но мысль укоренилась в Хиори, и слова Мисаки и других не могли ее прогнать.

— Было бы лучше, если бы я умерла, — говорила она пустым голосом. — Думаю, когда тот солдат пришел в наш дом, он должен был убить нас обоих. Я должна была умереть.

— Не говорите так, Юкино-сан! — говорили соседи и волонтеры. — Вы должны жить. Вы носите ребенка мужа.

Эта попытка утешения обычно вызывала стоны, и Хиори хваталась за волосы, и все решали оставить ее в покое. Они не понимали, что вонзали ножи глубже.

Через четыре недели после атаки было достаточно хижин, чтобы люди стали перебраться из дома Мацуда. Мисаки должна была радоваться, что жители деревни стали строить новые дома. И она всегда любила свое пространство, было приятно видеть, что раненые нуму, рыдающие женщины и кричащие дети покидали ее дом.

— Теперь немного одиноко, да? — сказала Сецуко, когда Мисаки помогла Котецу собраться и попрощалась с ними.

— Да, — шепнула Мисаки. Это было нужное слово. Одиноко.

— Какое-то время было как дома — в доме моих родителей, — сказала Сецуко. — Двенадцать человек в двух комнатах. Хуже всего, когда я переехала сюда… было тихое пустое пространство. Я не могла понять, зачем так много места для небольшого количества членов семьи.

— Точно, — Мисаки помнила первые дни, когда Сецуко переехала. Сецуко прилипла к ней, как клей, настаивая, чтобы она говорила и улыбалась. Она не понимала, что Сецуко тоже тянулась к кому-то. — Зато хорошей части дома теперь нет.

Хорошей части семьи тоже.

Когда залы наполнились временно бездомными жителями Такаюби, баюкающими раны, утешающими друг друга и спящими на сложенных одеялах, не было времени для воспоминаний. Пустота оставила дом открытым для множества воспоминаний, где Рёта всегда любил бегать с Нагасой, где Такаши любил отдыхать после вечерней выпивки, где Мамору готовился к школе, учился с Чоль-хи, играл с его братьями…

Кошмары стали хуже.