– Хотел бы я знать, – вздохнул капитан, – высадил ли «Игль» свою команду на берег, так как едва ли он мог иным путем помочь осажденным.

– Конечно, бомбардировка с судна могла бы одинаково повредить и своим и врагам.

– Мне кажется, все время ветер был для него противный и ему приходилось лавировать, так что ему пришлось пробыть в пути несколько лишних дней, – заметил лейтенант.

– Но не надо прежде времени унывать, – заключил капитан. – Нужно во что бы то ди стало докончить наши понтоны к завтрашнему рассвету.

Все пошли на работу, между тем как в нескольких шагах от их палаток в становище дикарей Прыгун бегал взад и вперед словно в горячечном бреду. Крупные капли пота покрыли все его тело, глаза помутились, он непрерывно бормотал что-то про себя. По временам он падал в страшных корчах на землю и после каждого подобного приступа судорог, видимо, ослабевал все больше и больше. Но никто из соплеменников не оказывал ему никакой помощи. Капитан Ловэлль послал было к нему солдат с тем, чтобы они накормили и напоили его, но он отказался. К полудню он. обессилел до такой степени, что уже не мог подняться.

Клетка с двуутробкой отвязалась, но он и не заметил этого. Между тем двуутробка усердно перегрызала тоненькие прутики своей темницы.

Спустя несколько часов полной неподвижности, Прыгун в последний раз приподнял голову и осмотрелся. Лицо его было совершенно серое, обезображенное, губы не закрывались, оскаленные зубы страшно белели. Угасающий взор его обратился к ивовой клетке и о ужас! – двуутробки в ней уже не было. Она перегрызла прутья и убежала.

Несчастный вскинул руками, глаза его закатились и он упал, ничком в траву.

– Умер! – воскликнул Аскот, все время за ним наблюдавший. – Живой человек не в состоянии так долго оставаться в подобной позе!

– Да, он умер!.. Бедный Прыгун, жертва бессмысленнейшего суеверия!

– Вот подходят его темнокожие земляки и осматривают его труп. Очевидно, пуингурру, погубив свою жертву, теряет всякую силу.

– Они разбивают его своими дубинами, теперь-то они очень храбро действуют!

К месту, где лежал труп, собралось все племя от мала до велика. Одни посыпали, песком осколки пуингурру, другие выли и расцарапывали себе до крови лицо и вее тело. Кровь, струившуюся из глубоких царапин, они размазывали по всему телу.

Четверо человек сплели из веток виркатти, нечто вроде носилок, уложили на него тело умершего и понесли его по всему лагерю. Минтана шел рядом и ежеминутно останавливал процессию, как бы прислушиваясь: очевидно, он спрашивал о чем-то душу умершего и ожидал её ответа.