Разговаривая с миссис Берри, Лина пыталась абстрагироваться. И ежесекундно коробилась от ее сходства с сыном. Но, тревожная двойственность выразительного лица Криса в Марии сводилось к холодным канонам красоты. За правильными чертами не угадывалась личность. В техническом рисунке не чувствовалась жизнь – картина была мертвой.
Сжимая ледяными пальцами ледяную окружность бокала, Лина молча слушала бесконечные разговоры о рок-звезде, которые гости навязывали Марии. Миссис Берри держалась корректно и дружелюбно. Ничем не выдавала недовольство или раздражение, могла показать на телефоне фотографии со съемок нового клипа, упомянуть забавные случаи с концертов, посетовать на напряженный график группы и вспомнить сколько раз выпущенные диски становились платиновыми, но никогда она не рассказывала домашние истории, не говорила о Ките, как о сыне или брате. Мария ни на дюйм не приближала образ Берри обывателям, будто для нее не существовало времени без интервью и камер. Она не подбирала слов, речь лилась плавно и легко, но отдавала заученностью. И Лина не выносила Марию за общественные, отрепетированные разговоры. И себя, за то, что участвует в них, и чего-то ждет, словно законченный наркоман вдыхает с зеркала крупицы кокаина и видит свое отвратительное лицо.
Новый день давался сложнее. Ближе к вечеру, Лина держала сцепленные кулаки под столом, чтобы не заткнуть прилюдно уши и не завизжать. Она искала взгляд Яна, но натыкалась на спину под невзрачным пиджаком, на громкую Лео и молчаливого Дика, на прозрачные глаза миссис Берри, и мысленно соглашалась с Эшли Снайпс: Мария отвратительная актриса – как и все в этой комнате.
Натали подоспела с визитом вовремя. Лина на день вырвалась из тисков "хозяйка дома" и поехала встречать ее в Лондон, наслаждаясь дорогой, скоростью и тишиной. Подруга привезла кусочек критского солнца, наполнила огромную, с трудом протапливаемую, гостиную запахом Средиземноморья, подействовав лучше витамин и энергетиков. В разгар несмолкающих бесед и бесконечных партий в бридж, она спасала Лину маленьким Лукасом. Беря на руки шустрого карапуза, Лина забывала обо всем. Беспомощно улыбалась, вытягивая из цепких кулачков сережки, ожерелья и волосы всех ближайших дам, а иногда и содержимое их тарелок. Она занимала бойкие кулачки и больше ничем не интересовалась. В груди теснилось столько нерастраченной нежности, что веки щипало: она ничего не слышала и не видела – ею занимался Лукас. И разговоры разваливались. Разбивались о Лину с разных сторон, а она смеялась, вторя заливистым нотам детской радости.