Конечно, Пушкина и Есенина я не называю, оставляю их как бы за скобками, потому что не любить их невозможно. Но, например, Маяковский, при том, что он великий поэт, – это не моя стихия. У него, конечно, была поза, но была и боль, но дальше все его подражатели всё более мельчали. Мне ближе тютчевская нота, когда поэзия уходит вглубь, а не вовне.

– Три года возглавляешь ты «Литературную газету». Тебя эта должность как-то изменила?

– Должность – это когда человек пришёл, ему дали кабинет, машину, личного шофёра. У меня ничего нет, нет готового финансирования, нет даже помещения. Хорошо, московская писательская организация дала нам возможность обосноваться, приютила в своих стенах, но, в принципе, собственности у «Литературной газеты» нет. Газета должна арендовать помещение, а аренда в Москве – дело дорогое. Поэтому всего надо добиваться, думать, как вообще удержать газету на плаву.

– Друг мой, ты от вопроса всё-таки не уходи. Главное редакторство тебя изменило или нет?

– Конечно, опыт приобрёл бесценный. Знание людей, исчезновение иллюзий… Каждый день приходится работать в экстремальной ситуации – опыт не переоценить.

– На мой взгляд, ты не изменился и не стал заносчивым, я, признаться, больше всего этого боялся, потому что повидал людей…

– У меня на это просто нет времени, физически, потому что постоянно решаешь какие-то задачи, плюс своё собственное творчество, которое не терпит никакой заносчивости, а дальше – сон. Поэтому вот так сидеть и надувать щёки некогда и, признаться, не перед кем, потому что коллектив у нас работает, как в полевых условиях.

– Ты можешь про себя сказать, что ты хороший человек?

(Собеседник мой смущается.)

– Ну думаю, что не плохой…