– Мои. Не отрекаюсь.
– Нет! Во-первых, мы не знаем про всех, кто у кого за спиной стоит. Во-вторых, Евтушенко молодой и Евтушенко на склоне дней своих – это абсолютно разные люди. Он не был воцерковленным, у него было очень своеобразное понятие о религии. Он был человеком своего времени, своей эпохи, но ни одного слова осуждения ни в чей адрес я от него не слышала. Что-то с ним произошло к старости, какое-то просветление к нему пришло и смирение такое, что он все время говорил: «Только бы никого не обидеть, только бы ни с кем не поссориться, хватит с меня».
И ещё один момент. Он десять лет рвался в Тамбов, в мой родной город. Я ему говорила: «Женя, ты был в 99 странах мира, на кой чёрт тебе Тамбов?» Он отвечал: «Нет, я должен знать, где рождаются такие монстры, как ты».
– Нет, у него две жены были моложе меня. Это очень важно было психологически, поэтому мы как-то быстро перешли на «ты».
– Да. Не успокоился, пока не попал в Тамбов. В последний фактически год жизни, в декабре 2015-го.
Он выступал в областном драматическом театре, который построил Державин, потрясающее здание 18 века. Люди разве что на люстрах не висели. Выступал несколько часов, в особом «евтушенковском» формате – с разговорами и раздачей автографов до последнего зрителя. И потом о Тамбове говорил только в превосходной степени. Вот на этом мы наш жизненный сюжет и завершили.
– Трудно. Слишком много отвлекающих моментов было. Слишком многие боролись за доступ к нему. Я никогда в этом не участвовала. Отходила в сторону, иногда на годы. Но в последние годы общаться было спокойно и легко. Он менялся очень ближе к смерти, был терпимым и внимательным.