Им не особенно хотелось разговаривать — и мы не стали расспрашивать дальше, просто перешли на борт.

Внутри субмарина была устроена странновато. Это, конечно, была «большая рыба» шедми, экспедиционная «серая акула», типичная, но часть переборок на ней разобрали, жилой отсек сократили до минимума, а неожиданно большое помещение, получившееся в результате, превратили в великолепный госпиталь, оборудованный не хуже, чем на хорошей космической станции. Идеальная «скорая помощь» в океане, любо-дорого смотреть… если бы не то, что там, внутри, происходило.

К операционному столу широкими ремнями был привязан Андрей, одетый и даже в ботинках, а его голову фиксировали три манипулятора — при том, что стерильности и следа не было. У стола стояли Саид и Кранц, чуть в стороне, обхватив себя руками и окаменев лицом, замерла Эцу, медик с подводной базы, маленькая серебристая шедми с «шаманскими» рачками на переносице. Андрей то ли спал, то ли был в отключке; впрочем, скорее, ни то, ни другое — над его головой слабо светились показания диагноста, выявляя, если я прочёл верно, вполне явную активность мозга.

Сказать, что меня всё это поразило — ничего не сказать.

— Вень, — сказал я. — Что происходит, вообще?

Кранц усмехнулся так, что мне стало не по себе:

— Происходит вот что: Вера Алиева поймала крота. А я в силу не зависящих от меня обстоятельств не закончил допрос. Закончу тут — когда он очнётся, — и обернулся к Юлу. — Самойлов, шёл бы ты на берег.

— Да почему, Вениамин Семёнович?! — возмутился Юл. — Вы даже Верку позвали…

Кранц вздохнул.

— Я бы и Альку не звал, если бы не нужда до зарезу. Потому что вы хорошие мальчики. Вам будет плохо — и вы можете случайно мне помешать.

— А Верка? — поражённо спросил Юл.

— А Верка — нет, — неожиданно нежно улыбнулся Кранц. — Верка — молодчина. У неё задатки агента влияния, она любопытная, храбрая, наблюдательная и беспринципная, — и повернулся ко мне. — А ты допустил ошибку. Об этом я и хотел тебе сказать.

— Какую? — брякнул я. Ну да, вот и оно.

Я как-то растерялся, смешался: мне стало очень неуютно, почти страшно. Откровенно говоря, я бы хотел уйти. Меня удерживало не любопытство, а чувство долга.

— Непростительную, — сказал Кранц. — Ты не поверил Алиевой в обстоятельствах, когда она физически не могла соврать.

Меня кинуло в жар, и я понял, что это стыд.

— Почему? — спросил я и посмотрел на Веру. Вера смутилась, но глаз не опустила.

— Потому что она пишет всё, что видит, — сказал Кранц. — И если она что-то говорит, значит, у неё есть видеоподтверждение. А ты даже не попросил его показать. Алик, я тебе полностью доверяю, ты славный, но ты никуда не годный резидент. Ты добрый, верный, надёжный, но думаешь медленно и плохо. Себя подставил под удар: если бы я не знал о твоей работе на Земле и Эльбе, счёл бы тебя партнёром Кондашова и предателем.