Специальный закон предусматривал возможность изменения выводов обвинительного акта по результатам судебного следствия, что было вполне оправданно в том случае, если оно было проведено основательно. Поэтому закон в постановлении о заключительных прениях по судебному следствию предписывал прокурору в обвинительной речи излагать позицию относительно виновности подсудимого в контексте именно судебного следствия. С учётом этого обстоятельства суд был вправе изменить выводы обвинительного акта и в отношении подсудимого, и в отношении совершённого преступления.
В романе помощник прокурора выступал с речью, которая, по его мнению, просто обязана была иметь общественное значение.
«В его речи было всё самое последнее, что было тогда в ходу в его круге и что принималось тогда и принимается ещё и теперь за последнее слово научной мудрости. Тут была и наследственность, и прирождённая преступность, и Ломброзо, и Тард, и эволюция, и борьба за существование, и гипнотизм, и внушение, и Шарко, и декадентство. (…) Смысл его речи, за исключением цветов красноречия, был тот, что Маслова загипнотизировала купца, вкравшись в его доверие, и, приехав в его номер с ключом за деньгами, хотела сама всё взять себе, но, будучи поймана Симоном и Евфимьей, должна была поделиться с ними. После же этого, чтобы скрыть следы своего преступления, приехала опять с купцом в гостиницу и там отравила его». (Толстой Л.Н. указ. соч.)
«В его речи было всё самое последнее, что было тогда в ходу в его круге и что принималось тогда и принимается ещё и теперь за последнее слово научной мудрости. Тут была и наследственность, и прирождённая преступность, и Ломброзо, и Тард, и эволюция, и борьба за существование, и гипнотизм, и внушение, и Шарко, и декадентство. (…) Смысл его речи, за исключением цветов красноречия, был тот, что Маслова загипнотизировала купца, вкравшись в его доверие, и, приехав в его номер с ключом за деньгами, хотела сама всё взять себе, но, будучи поймана Симоном и Евфимьей, должна была поделиться с ними. После же этого, чтобы скрыть следы своего преступления, приехала опять с купцом в гостиницу и там отравила его».
То, на что пытался ссылаться прокурор, уголовный закон относил к нравственным уликам. «Одни нравственные улики не могут служить убедительным доказательством виновности подозреваемого лица. Это не что иное, как обстоятельства, состоящие из различных черт характера, привычек, образа жизни и отношений подсудимого, – обстоятельства, имеющие свойства неопределённых улик, связанных в уме изследователя не с данным преступлением в особенности, но с целым родом однородных преступлений» (Буцковский Н.А. О приговорах по уголовным делам, решаемым с участием присяжных заседателей. СПб.:1866).