Люси помолчала, чтобы Рори мог ответить на этот поток откровений, но он ничего не сказал. Тогда она снова заговорила:

— Здесь у вас все по-другому. Вы делаете что хотите, а если нечего делать, можете выйти погулять, купить что-нибудь, пойти на берег, смотреть новые места, уходить днем или вечером, и никто вам слова не скажет. Здесь все так ласковы со мной, называют деточкой, утенком и вместе с тем относятся ко мне как взрослой. Будто я самостоятельная личность, а не ребенок. Бабушка и мама называют меня «Люси». И никаких «деточек» и «утят». Но я не чувствую себя настоящим человеком. Мне уже четырнадцать лет, а что я делаю? Только в школу хожу. Вот если бы у меня был брат или сестра… Лучше, конечно, брат. Потому что когда все время общаешься только с женщинами, ужасно тупеешь. Вечно они болтают о какой-то ерунде — о тряпках, о ресторанах, друг о друге…

— В какую школу ты ходишь?

— Она называется «Стенбрук». Недалеко от дома. Я езжу на метро. Всего две остановки. Вообще, школа мне нравится — и учителя, и директор, и Эмма там со мной. Мы ходим на концерты, на выставки, в бассейн, играем в парке. Но кругом одни девочки, иногда я думаю, хорошо бы перейти в другую, обыкновенную школу. По крайней мере, познакомишься с разными людьми.

— А что твой отец?

— Понимаешь, я не часто его вижу. Маме не нравится, что мы встречаемся. У него другая жена, и она тоже не хочет, чтобы я крутилась поблизости. У меня есть дедушка, его зовут Джеффри Саттон. Это отец Кэрри. Но он живет в Корнуолле и у него молодая жена и двое маленьких детей.

— Ты хотела бы поехать к ним?

— Да, но бабушка злится на него, она его не простила и даже имени его старается не упоминать. Когда-нибудь я наберусь храбрости и скажу, что хочу к нему съездить. Но надо подождать, пока стану немного старше.

— А по-моему, ты не должна ждать. Надо решиться прямо сейчас.

— Наверное, у меня духу не хватит, — горестно сказала Люси. — Я терпеть не могу скандалить и отстаивать свои права. Однажды я уже ссорилась с мамой и бабушкой — хотела проколоть уши. В школе все уже прокололи, а они мне не разрешили. Это такой пустяк, но крик стоял несколько дней, я не могла этого вынести и просто сдалась. Я в таких вещах проявляю ужасную слабость.

— Слушай, по-моему, тебе очень пойдет проколоть уши, — сказал Рори. — Будешь носить золотые сережки. — Он усмехнулся. — Как я.

— Только не одну. Я бы носила две.

— Давай провернем это здесь. В Кингсферри есть ювелир.

— Мама умрет.

— Твоя мама в Америке.

— Откуда ты знаешь?

— Элфрида сказала моей маме, а мама — мне.