Он уже почти исписал целый блокнот с котятами, который любезно предоставила ему Джи. У нее подобными штуковинами был завален целый ящик комода. Сестра никогда ничего не жалела для своего брата. Со стороны записи казались хаотическим бредом, впрочем, сам Юэн разбирался в них прекрасно, а другим и не следовало совать в них свой нос.

«Что, если в конце сделать вот так? – гадал он, цепляя струны. – Или нет, слишком банально. Надо по-другому».

Когда за окном уже начало смеркаться (вечер или надвигалась гроза? Который час вообще?), он сыграл последний аккорд и расслабленно откинулся на спинку кресла. Пальцы побаливали. Только что он довел до ума одну песню, над которой сидел уже не первый день.

– Эй, Берн, – крикнул Юэн, смотря то на записи в блокноте, то на свою руку на грифе. – Не хочешь послушать, что я сочинил?

Он вскинул голову и обнаружил, что Бернард стоял около перегородки из плексигласа и сетки, рассекающей помещение на две части.

– И давно ты там стоишь? – спросил Юэн, вопросительно приподнимая бровь.

– Час? – улыбнулся Бернард. – Ладно, шучу, я только освободился, – сказал он и сел по другую сторону стола на стул, предназначавшийся для посетителей. – Ты сочинил песню?

– Я уже их много насочинял, но эта определенно одна из лучших, – весело отозвался Юэн. – Жаль, не хватает других инструментов, да хотя бы барабанов и еще одной гитары, с ними звучало бы в сто раз интереснее, я уже прописал партии для них.

– Я думал, ты играешь только на гитаре и немного на клавишных, – удивился Бернард. – Ты еще и на барабанах умеешь?

– Нет. Ударные – не моя специализация, – Юэн покачал головой. – Но я чувствую, как должна звучать музыка, поэтому написать барабанную партию не такая уж проблема. Само собой, многие моменты шлифуются на репетициях…

– Я ничего в этом не понимаю, однако охотно верю в то, что ты чувствуешь музыку, – сказал Бернард и, привстав, повернул стул таким образом, чтобы сидеть к Юэну лицом, как перед сценой.

Юэн отодвинулся от стола, чтобы было больше пространства. Пальцы отозвались болью, когда он зажал струны на ладах, но боль эта была приятной. Он давно так долго и с таким воодушевлением не играл.

Он притих и сделал глубокий вдох. Начало песни было спокойным и высоким. Юэн приятно удивился, что смог вытянуть такие ноты. Особенно после вчерашнего, однако пережитый шок, казалось, не отразился на голосе негативно.

В последней части первого куплета слова тянулись как мед, постепенно набирая силу ближе к припеву:

В этой песне даже первый припев был сильным, насыщенным. Юэн пел громко, наверняка даже Чилтон внизу все прекрасно слышал.