Шоукросс отвечает:

– Да, хорошо.

– И, конечно, если ты не хочешь с нами разговаривать, ты можешь остановиться в любое время. И все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя в суде. Ты ведь все это знаешь, верно?

После того как Блайт выдал ему пять предупреждений из уведомления и карточки отказа, он снова зачитал два вопроса об отказе. Я задерживаю дыхание, но Шоукросс говорит:

– Да. Хорошо. Конечно.

Потом он открывает правую заднюю дверцу «Форда» и забирается внутрь, как будто ему не терпится помочь нам и покончить со всем этим дерьмом.

Блайт садится рядом с ним, и я направляюсь в парк Дюран-Истман. Теперь фокус в том, чтобы убедить парня, что мы все знаем и он может смело признаться. Но мы должны делать это осторожно, иначе он выйдет на первом же знаке стоянки, и все, что мы сможем сделать, это помахать ему на прощание.

На Лейк-авеню я посмотрел в зеркало заднего вида и заметил пару прикрывающих нас полицейских машин. Судя по тому, как шли дела, я бы не удивился, если бы там снова оказался мэр, губернатор Куомо, Папа Римский. Никто не хотел ничего упустить.

Мы доехали до того места, куда он отвез Джо Энн Ван Ностранд, и я прижал машину задним ходом прямо к дереву точно так же, как он поставил «Омни», не дальше метра от края обрыва.

Я говорю:

– Арт, ты помнишь это место?

Молчит. Смотрит в окно.

Я говорю:

– Ты был здесь с проституткой, помнишь? Примерно в День благодарения.

Он качает головой:

– Я не знаю, почему вы, ребята, это все говорите. Я ничего не сделал.

Блайт вздыхает и тоном исповедника говорит:

– Господи, Арт, это правда тяжело. Мы знаем, как тебе сейчас тяжело.

Я продолжаю:

– Арт, помнишь, она приставила нож к твоей ноге? Ты велел ей притвориться мертвой. Арт, мы знаем об этом все.