В голосе слезы, но я не верю слезам. Я больше ничему не верю.
– Что ж, тогда слушай, – резко бросает она. – Хочешь правду? Правда в том, что я помню
– Марлоу… – начинаю я, но слова не идут из горла. Во мне не осталось ничего, что можно выплеснуть. Я – пустой сосуд страдания.
– Да, – отвечает она. – Ответ на твой вопрос – да…
Слово звенит у меня в ушах нестерпимо высокой нотой, пока на поверхность вновь не пробивается ее голос.
– Я толкнула его, – говорит Марлоу.
Я закрываю глаза, боль разливается по лицу, обжигает каждую клеточку. Я вижу его. Я вижу Сойера, его стройное тело отлетает от грузовика. Я вижу Марлоу, съежившуюся на земле, где ей и место, наблюдающую со смесью ужаса и очарования за тем, что она сделала. Я чувствую тошнотворное облегчение… облегчение оттого, что причина – в ней. Облегчение оттого, что я могу разорвать ее на части.
– Ты мне веришь? – наконец спрашивает она с такой неземной искренностью и чистотой в голосе, что я едва не швыряю трубку. – Ты веришь, что я могла так с тобой поступить?
– Ох, Айла…
– Ты никогда не спрашивала, что я с ним сделала, – говорю я, чеканя каждое слово.
– Ты о чем?
– О ноже.
Марлоу замолкает.