– Да, к моему несчастью, я наконец-то нашел одну из дверей. И моя жизнь рухнула, – с горечью выдохнул Сконьямильо, качая головой. Внезапно он, казалось, потерял всю свою разговорчивость.

– Что случилось с вами за те два дня, когда вас потеряли? Где вы пропадали? – настойчиво спрашивал его Меццанотте.

По лицу старика, неловко заерзавшего в своем кресле, пробежала тень. Он сделал большой глоток красного вина – возможно, чтобы придать себе храбрости – и продолжил свой рассказ.

* * *

Это было мое расследование – возможно, последнее, которое можно было так назвать, – как раз перед выходом на пенсию. Конечно, я был единственным, кто воспринимал его всерьез, – в конце концов, мне отдали его именно по этой причине. Но я чувствовал, что за этим делом скрыто нечто большее. Это был мой шанс закончить карьеру на высокой ноте, показав всем, чего я стою. Мне нравилась моя форма, и я знал, как выполнять свою работу. И все же нельзя было сказать, что у меня была блестящая карьера. Почему? Кто знает… Не повезло. Отчасти, возможно, мне не хватило смелости, в чем меня часто упрекала жена. Я не умел подлизываться к руководству. И еще были личные проблемы. Я ловил на себе насмешливые и жалостливые взгляды моих коллег. Я знал, о чем они думают: бедный Сконьямильо, у которого с тех пор, как жена бросила его ради другого, помутился рассудок, и каждую ночь он хватается за бутылку, но комиссар закрывает на это глаза, потому что ему недолго осталось до пенсии… На это мне было наплевать – я раскрыл бы это дело, чего бы мне это ни стоило, чтобы они поняли, на что я способен. Я бы отправился в ад, чтобы арестовать Вампира, сказал я себе. Но не мог себе представить, что именно там и окажусь…