Светлый фон
Я предприняла еще несколько попыток поговорить с ним, в надежде, что если мне удастся наладить контакт, то ему станет труднее осуществить задуманное. Ведь я не забыла, зачем он меня похитил, и не питала иллюзий: он может решиться на действия в любой момент. Я не добилась от него ни единого слова, но теперь была почти уверена в том, что он понимает, о чем я говорю.

Когда Призрак вернулся, он все еще был напряжен. Не удостоив меня взглядом, сел за стол, открыл старый жестяной контейнер, весь в ржавчине и грязи, и принялся рыться внутри. Это было похоже на шкатулку для воспоминаний. Среди различных вещей, которые он перебирал, я разглядела несколько детских рисунков на пожелтевших листах, сложенных вчетверо, небольшую пращу, игрушечных солдатиков, сделанных из обломков дерева и металлолома.

Когда Призрак вернулся, он все еще был напряжен. Не удостоив меня взглядом, сел за стол, открыл старый жестяной контейнер, весь в ржавчине и грязи, и принялся рыться внутри. Это было похоже на шкатулку для воспоминаний. Среди различных вещей, которые он перебирал, я разглядела несколько детских рисунков на пожелтевших листах, сложенных вчетверо, небольшую пращу, игрушечных солдатиков, сделанных из обломков дерева и металлолома.

Это занятие, казалось, постепенно успокаивало Призрака. Его плечи расслабились, и он прислонился спиной к стене, сложив руки и закрыв глаза, погрузившись в размышления.

Это занятие, казалось, постепенно успокаивало Призрака. Его плечи расслабились, и он прислонился спиной к стене, сложив руки и закрыв глаза, погрузившись в размышления.

До этого момента я была очень осторожна и старалась не раскрывать стеклянный колокол в его присутствии – мысль о том, что Призрак может вторгнуться в мои эмоции, отталкивала меня. Но теперь пришло время попробовать. Он выглядел спокойным, и узнать о нем немного больше могло оказаться полезным. Ослабив свою защиту, я с удивлением почувствовала, как на меня нахлынула острая ностальгия. В ней не было ничего отталкивающего или неприятного, поэтому я отдалась ей без сопротивления. У меня начались вспышки, мутные, мерцающие образы, как отражения в луже, – эпизоды его детства. Я увидела бледного худого ребенка, одетого в лохмотья, таящегося в темноте. Он прицелился из рогатки, выстрелил камнем в сторону крысы, нюхавшей воздух в нескольких метрах от него, – и убил ее на месте. Его первая добыча. Он перепрыгнул через камни, за которыми прятался, схватил крысу и бросился бежать с разрывающимся от счастья и гордости сердцем, желая показать ее отцу. Затем сцена изменилась. Теперь ребенок лежал у костра; его голова покоилась на коленях женщины, которая ласково гладила его спутанные волосы и что-то шептала. Я не могла разобрать слова – мне нужно было открыться еще больше. Я позволила этим эмоциям проникнуть в каждую фибру моего существа. Теперь я уже не просто смотрела на ребенка, я была им; я чувствовала нежное прикосновение руки женщины к моей голове и ощущала своими мокрыми от слез глазами всю ту сладкую и безмерную любовь, которую малыш испытывал к своей матери. Она напевала ему колыбельную. «Я знаю этот детский стишок, – удивленно подумала я, – я слышала его раньше. Это была «Звездочка-звезда» с неправильными словами, та самая, которую постоянно повторяли маленькие брат и сестра.