Призрак нажал на клавишу дряхлого кассетного плеера, и по комнате разнеслась мрачная, гулкая барабанная музыка. Он увеличил громкость до такого уровня, что звуки превратились в искаженный грохот, и начал танцевать вокруг тыквы, если это беспорядочное мельтешение можно было назвать танцем. Он кружился по кругу, бил себя в грудь кулаками, совершал прыжки, бросался на землю, извиваясь как сумасшедший во все возрастающем ритме барабанов.

Так продолжалось в течение долгого времени, без малейших признаков усталости с его стороны. Затем, под моим изумленным взглядом, Призрак снова и снова бился головой о стену, очевидно не чувствуя боли, пока не оставил на бетоне красное пятно.

Когда он вернулся к столу, на его лице, залитом кровью, капающей со лба, было написано выражение безудержного и свирепого ликования. Он схватил большой нож и на волне музыки, достигшей своего неистового пароксизма, возобновил танцы, имитируя удары по воображаемым противникам. Несколько раз провел лезвием по своему телу, нанося длинные кровавые порезы.

Только в конце записи, когда барабаны внезапно смолкли и он повернулся в мою сторону, я осознала истинную природу того, чему была свидетелем. Потрясенная и охваченная ужасом, я не понимала, что это и есть тот самый отвратительный ритуал, которому суждено было закончиться моим жертвоприношением.