Я наивно надеялась на то, что придуманная мной хитрость – я нанесла себе рану на голове и утверждала, что Персик ударила меня, а затем украла ключи от дома – защитит меня. Я ошибалась. Я была маман, и девочки были под моей ответственностью. Не имея возможности применить к Персику показательное наказание, которое отбило бы у остальных всякую охоту бунтовать, они выместили свою злобу на мне. Они избили меня и унизили меня самыми недостойными способами, а затем плеснули мне в лицо кислотой и бросили умирать под арками железнодорожной эстакады, где работали девушки, – чтобы все могли видеть меня.
Спустя несколько часов я нашла в себе силы подняться и, пошатываясь, пошла вдоль путевой стены. У меня все болело, а лицо мучительно горело. Я шла очень долго. Возле огромного белого здания вокзала заметила маленькую приоткрытую дверь и проскользнула внутрь. Как раненое животное, я хотела лишь одного: найти темное, скрытое от глаз место, где могла бы умереть. Я шла по коридорам и лестницам – и наконец оказалась в грязном, вонючем подземелье.
Спустя несколько часов я нашла в себе силы подняться и, пошатываясь, пошла вдоль путевой стены. У меня все болело, а лицо мучительно горело. Я шла очень долго. Возле огромного белого здания вокзала заметила маленькую приоткрытую дверь и проскользнула внутрь. Как раненое животное, я хотела лишь одного: найти темное, скрытое от глаз место, где могла бы умереть. Я шла по коридорам и лестницам – и наконец оказалась в грязном, вонючем подземелье.
Я забилась в угол и осталась там, мучительно страдая, во власти бреда, вызванного лихорадкой, не пила и не ела, ожидая смерти, которая наконец-то избавит меня от этой боли.
Я забилась в угол и осталась там, мучительно страдая, во власти бреда, вызванного лихорадкой, не пила и не ела, ожидая смерти, которая наконец-то избавит меня от этой боли.
Во время одного из коротких промежутков ясности, которые дала мне лихорадка, я увидела вокруг себя людей. У них были грязные лица и изорванная одежда. Они дали мне воды и, как могли, перевязали мои раны. Один из них, с бородой и белыми волосами, прошептал мне: «Не волнуйся, дорогая, мы позаботимся о тебе…»
Во время одного из коротких промежутков ясности, которые дала мне лихорадка, я увидела вокруг себя людей. У них были грязные лица и изорванная одежда. Они дали мне воды и, как могли, перевязали мои раны. Один из них, с бородой и белыми волосами, прошептал мне: «Не волнуйся, дорогая, мы позаботимся о тебе…»
* * *
Тускло освещенный светом ламп системы безопасности широкий туннель проникал в недра города, словно зловонный пищеварительный тракт. Генерал, Меццанотте и еще десять человек, одни из которых были вооружены огнестрельным оружием, другие – луками и копьями, молча шли в одном строю, скользя вдоль черной от копоти стены. Чем дальше они продвигались, тем меньше становилось граффити и надписей, сделанных баллончиками с краской. Рабочий день уже закончился, поэтому им не грозила опасность быть замеченными водителем какой-нибудь проезжающей мимо колонны или, тем более, быть сбитыми.