– Там пишут неправду.

– Это мы уже поняли, но мне бы хотелось знать, что все-таки случилось на самом деле.

– Нам пришлось уехать, потому что моя мама наняла охранника водить меня в школу, а после посадила под домашний арест.

Мира Борисовна покачала головой:

– Серьезная у тебя мама.

– А еще она написала на Артёма заявление о похищении. Сама бы она так никогда не поступила, но опекун Артёма решил его наказать по-своему, вот они и придумали эту историю.

– Тёма – хороший мальчик и не заслуживает всего, что с ним случилось, – задумчиво сказала Мира Борисовна. – Дети не должны становиться инструментом в руках самоутверждающихся взрослых. Мне его искренне жаль. Я это и Лёне тысячу раз объясняла. Не волнуйся, он ему поможет. Этот Костров тот еще фрукт. Доверить ребенка на попечение такому человеку было верхом безумия, как и составить это дикое завещание с абсурдными условиями. Но Стас, Тёмин отец, в последние годы здравомыслием и не отличался. Его волновало только возвращение популярности. А Костров ему ее обещал.

Я понимающе кивнула.

– Очень его любишь? – Мира Борисовна вдруг расплылась в лукавой улыбке.

– Да.

– Как это прекрасно: молодость, любовь, борьба за счастье! Ты не бойся, раз такое происходит, значит, все у вас будет хорошо. Счастье же не приходит просто так. И выражение, что за него нужно бороться, не пустой звук.

Счастье – это радость победы, это достижение желаемого, это отдых после трудного пути, это штиль и первая весенняя трава. Все то, что не берется из ниоткуда. Пока мы не заболеем, не поймем, какое счастье проснуться здоровым. Пока не потеряем, не узнаем реальную ценность вещей. Пока не вырастем, не ведаем, какое счастье быть ребенком. – Она мечтательно подперла голову рукой. – Знаешь, я когда-то преподавала физику в школе, и теперь на языке вертится, что счастье – это работа, помноженная на время.

Мира Борисовна еще какое-то время рассуждала о счастье, о семье, о любви, и я вряд ли смогла бы потом вспомнить, что именно она говорила, но чувство благодарности за эти слова переполняло меня целиком.

Артём с Леонидом Соломоновичем и его сыном Сашей вернулись к половине шестого.

На Артёме была светлая офисная рубашка в мелкую клетку и серые костюмные брюки, которые были ему коротки. Вероятно, вещи одного из сыновей Соломоныча, смотревшиеся на нем немного нелепо.

– Ну как? – спросила я, когда мы остались в комнате вдвоем. – Они помогут?

– Ага. – Расстегнув рубашку, Артём завалился на кровать.

Он заметно расслабился, паническое веселое возбуждение сошло, и по выражению безмерного облегчения на его лице стало понятно, как в действительности он перепугался из-за того, что случилось.