— Ну, не знаю, Ивлин. А он просил тебя об этом? — Отец поправил мне волосы и убрал их от лица. Я попыталась вспомнить, когда он в последний разделал что-то подобное. Похоже, матери наконец удалось смягчить его нрав.

— Нет, конечно. Тайлер никогда не просил меня ни за что платить. И теперь боится, что весь город будет считать, что он жалок и нуждается в моей помощи.

— А, гордость. Тяжелый случай. Нужно быть очень сильным мужчиной, чтобы не бояться показать свою слабость. Думаю, ты его оскорбила своим поступком. — Отец попытался забрать скотч обратно, но я вцепилась в стакан мертвой хваткой.

— Разве можно оскорбить помощью? — спросила я.

— Помощь подразумевает слабость, Иви, — сказала мать, похлопав меня по руке. — Каждый раз, когда твой отец пытался мне помочь, я бесилась: как, он думает, я не в состоянии справиться сама?! А он просто старался быть галантным. Не правда ли, дорогой?

Отец кивнул:

— Я был настолько галантным, что однажды она разрезала все мои галстуки пополам.

— Тсс! Это совсем другая история. Не порти момент, — и она снова потрепала меня по руке.

Я шмыгнула носом, чтобы снова не разрыдаться.

— Тайлер постоянно делает широкие жесты ради своей семьи, а я поступила так всего один раз, неужели он не понимает, что это то же самое? Он не дает брату загреметь в тюрьму, платит ипотеку за дом матери, он принес мне суп, когда я заболела. Он постоянно делает все для людей. Вот почему из него выйдет отличный парамедик.

— Ну и где он сейчас? — спросил отец.

— Я не знаю. Мы поссорились в патио, и он ушел.

Мать фыркнула:

— Ну, боже мой, это еще не конец света! У нас с твоим отцом были ссоры похуже из-за того, с какого конца тюбика выжимать зубную пасту. Уверена, что он вернется с минуты на минуту.

— Твоя мама права, — поддакнул отец. — Обычно она оказывается права. И даже если ему потребуется некоторое время, чтобы прийти в чувство, на свете есть недостатки и похуже гордости.

— Ну, знаешь ли, у меня тоже есть гордость. Несправедливо, что он злится оттого, что я сделала что-то хорошее.

— Конечно, дорогая, — сказала мать, разглаживая шифоновые складки свадебного платья, — ты имеешь право злиться, но не раздувай из этого ссору длиной в двадцать три года. Если он так важен для тебя, что ты оплачиваешь его долги, надеюсь, он тебе достаточно дорог, чтобы ты сумела разобраться с этой проблемой.

Папа обнял меня:

— Хочешь, мы посидим с тобой, пока он не вернется?

Мать забрала у меня стакан и отхлебнула.