В беларуском экспертном сообществе существует убеждение, что главным лоббистом так называемой оттепели 2015 года был министр иностранных дел Владимир Макей — якобы именно он убедил Лукашенко отпустить политзаключенных и ослабить репрессии. Но «либерал» Макей никогда бы не добился успеха, если бы не сложилась для этого благоприятная ситуация. Сущность внешней политики Александра Лукашенко всегда сводилась к бесконечной спекуляции: проще говоря, он привык продавать за рубль то, что стоит одну копейку. А к 2015 году условия для такой спекуляции сложились идеальные. Полное снятие санкций ЕС было куплено не значительной демократизацией общественно-политической жизни, а лишь помилованием шестерых политзаключенных, которые большую часть своих сроков к тому моменту уже отсидели. Избавление от статуса страны-изгоя было де-факто обеспечено лишь неучастием в российской агрессии против Украины и техническим предоставлением площадки для мирных переговоров.

Именно в 2015 году Лукашенко окончательно осознал, какими политическими сверхприбылями может обернуться для его режима конфликт на Донбассе. Именно в тот период, судя по всему, стала оформляться внешнеполитическая концепция, согласно которой Беларусь — это не только площадка для переговоров, но и активный миротворец. Начиная с 2015 года редкое публичное выступление беларуских дипломатов обходилось без слов о том, что Беларусь является «донором стабильности и безопасности». Имидж донора требовал и эффектных инициатив. В июле 2017 года на открытии сессии ПА ОБСЕ в Минске Лукашенко выдвинул идею нового Хельсинкского процесса. «В конечном итоге такой процесс содействовал бы заключению ведущими мировыми державами некоего глобального документа. Он поставил бы жирную точку в давно завершившейся “холодной войне”, исключив возможность ее возобновления и перерастания в более трагическую форму. Обозначил бы стратегическое видение новых конструктивных отношений в регионе ОБСЕ», — заявил тогда он. Разумеется, конкретные принципы такого переговорного процесса Лукашенко не обозначил. А мировое сообщество восприняло столь абстрактное предложение без особого энтузиазма. Но идея «Хельсинки-2» стала постоянно повторяться в заявлениях главы Беларуси.

С формированием своего нового имиджа на международной арене возникала необходимость и скорректировать свою риторику по Донбассу. Так, улетучилась куда-то идея субъектности ДНР и ЛНР. Еще в марте 2015 года в интервью «Блумбергу» Лукашенко утверждал: он «абсолютно уверен», что Киев должен вести прямые переговоры с сепаратистами. Дескать, нужно договариваться с людьми, многие из которых «идейно защищали свою землю». «Захарченко, Плотницкий, как бы к ним не относились… а вдруг они от души?» — рассуждал беларуский лидер уже в интервью НТВ. К 2018-му ничего от этой идеи не осталось: договариваться должны Путин и Порошенко, да к тому же США нужно привлечь. Еще в сентябре 2015 года, выступая на саммите ООН по устойчивому развитию, Лукашенко однозначно называет события на востоке Украины «гражданской войной», участие регулярных российских войск отрицает. Потом он перешел к более нейтральным формулировкам, а к 2019 году Лукашенко едва ли уже не буквально проговаривал, что война идет между Украиной и Россией. «В последнее время нас начали упрекать, что мы заправляем танки (украинские. — И. И.) дизельным топливом. Я поручил разобраться, какое там дизельное топливо. Когда мне доложили (я только что справку второй раз прочитал), там же все дизельное топливо российское. И россияне поставляют, постоянно наращивая объемы этих поставок — бензинов и дизельного топлива, — в Украину. Так как же так? Мы воюем с Украиной или Россия?» — задавал риторический вопрос Лукашенко на встрече в преддверии 100-летия беларуской дипломатической службы. Конечно, о кардинальной смене дискурса речи не шло, но имидж миротворца требовал выдавать более гибкие формулировки.