В этом же заключается и главная заслуга Лукашенко в ходе российско-украинской войны — сохранении пусть и пропутинского, но нейтралитета. Кто-то спросит: можно ли хвалить за неучастие в преступлении? Если бы речь шла о демократической Беларуси, где президента выбирают, существует сильный парламент и разделение властей — это действительно звучало бы нелепо. Но речь идет о диктаторе, который уже более 20 лет безраздельно правил Беларусью. Который привык произвольно карать и миловать, заменил собой судебную систему и правоохранительные органы. Чьи главные оппоненты в свое время были похищены и убиты. За годы правления которого в тюрьмы по политическим мотивам были брошены сотни людей, многие эмигрировали. Вопрос участия или неучастия страны в войне в 2014 году единолично решался человеком, давно утратившим обратную связь со своим народом и откровенно презирающим гуманистические идеалы. Да, абсолютно очевидно, что втягивание Беларуси в войну погубило бы и режим Лукашенко, и саму страну. Но история знает массу примеров, когда опьяненные властью диктаторы добровольно ввязывались в авантюры, хотя их фатальную развязку предсказать было не сложно. Бенито Муссолини во Второй мировой войне, угандийский тиран Иди Амин при вторжении в Танзанию, лидер аргентинской хунты Леопольдо Галтьери в ходе Фолклендского конфликта, Саддам Хуссейн при оккупации Кувейта или Слободан Милошевич во время югославских войн — все они не хотели видеть очевидных вещей. Главное достижение Лукашенко заключается в том, что он чувства реальности как раз не утратил. Мы должны отдавать себе отчет, что все могло быть гораздо хуже — и параллель пришлось бы проводить не с Испанией Франко, а с Италией Муссолини.

Однако давать окончательную оценку роли Александра Лукашенко в российско-украинском конфликте рано. И дело даже не в том, что война еще не закончилась. Дело в том, что будущее самой Беларуси совсем не однозначно. В декабре 2018 года Кремль выдвинул ультиматум: либо Беларусь соглашается на тотальную интеграцию в рамках договора о создании Союзного государства от 8 декабря 1999 года, либо Москва прекращает всякое субсидирование. В условиях реализации Россией «налогового маневра», который грозил огромными финансовыми потерями для бюджета Беларуси ($ 8-12 миллиардов в течение пяти лет) и коллапсом нефтеперерабатывающей отрасли, этот ультиматум выглядел устрашающе. Он вызвал волну алармистских прогнозов, эксперты всерьез обсуждали угрозу аннексии Беларуси. Bloomberg писал о плане Путина принудить Лукашенко к созданию единого государства, посредством которого хозяин Кремля сможет остаться у власти на долгие годы. «Я понимаю эти намеки: получите нефть, но давайте разрушайте страну и вступайте в состав России, — комментировал Лукашенко ультиматум Москвы. — Если нас хотят поделить на области и впихнуть в Россию — этого не будет никогда». Одновременно Лукашенко заявлял, что и от интеграции как таковой Минск не отказывается — но только, мол, после «железобетонного выполнения достигнутых договоренностей». Другими словами, утром деньги — вечером интеграция. Москва же настаивала на обратном порядке действий и торопиться никуда не собиралась. Путин рассчитывал, что неумолимое течение событий сделает все само и Беларусь в конце концов упадет в его руки, как перезрелый фрукт. Уж слишком крепко режим подсел на иглу российских дотаций, чтобы теперь вот так безболезненно с нее соскочить. Возможным такой сценарий стал благодаря тому, что Лукашенко все годы своего правления занимался чем угодно, боролся с кем угодно, но только не с реальными угрозами независимости. А еще — потому, что у Лукашенко не хватило духа использовать войну на Донбассе для ограничения российского влияния на Беларусь. Даже ультиматум Кремля не заставил его скорректировать свою политику. В начале 2019 года (как, впрочем, и всегда) наибольшую решительность он проявлял при подавлении инакомыслия внутри страны. Национально ориентированную, антипутинскую часть общества он не считал своим союзником — в этих людях он видел своих врагов.