«Эти норвежцы – крепкие орешки», – написал Оутс. В такой буран Скотт даже носа не мог высунуть из палатки. Но Амундсен в своем дневнике, как всегда, лаконично и рассудительно заметил, что «пока солнце не сядет, про результаты дня ничего не скажешь». Вскоре метель прекратилась, и в тот день они прошли тридцать девять миль.

Одним из заблуждений Скотта была его уверенность в том, что хаски не могут бежать в ветреную погоду и метель, потому что снег попадает им в глаза. Видимо, ничто не могло повлиять на его неверные убеждения. Невежество Скотта по поводу собак было столь велико, что он ничего не знал о мигательной перепонке, внутренней «глазной крышке», которая может опускаться на глазное яблоко для его защиты. Конечно, собаки Амундсена страдали в этом походе, но совсем не от ветра. Он не понял, что долгое океанское плавание их слишком расслабило. Для акклиматизации им требовалось гораздо больше, чем пять недель, которые они находились на берегу. Если собаки работают постоянно и находятся в отличной форме, кожа на их лапах грубеет, и, проламывая наст, они не повреждают подушечки. Но сейчас изнеженные лапы собак были изрезаны льдом и к концу дня сильно кровоточили. Животные были нетренированными, недоедали, быстро уставали и вскоре начали худеть.

Среди людей постепенно нарастало глухое недовольство. Йохансен, уже поссорившийся с Хасселем, теперь почувствовал неприязнь к Преструду. Дневниковая запись Йохансена свидетельствует, насколько сильным было его раздражение от управления собаками и ночевок в переполненной палатке:

Преструд, идущий впереди на лыжах – один, налегке, – потерял терпение и разозлился из-за того, что не может укрыться в палатке, чтобы начать готовить еду. «Там, в другой палатке, уже давно готовят», – возмущался он. Мне пришлось напомнить ему, что не все собаки одинаково хороши, и кому-то приходится тащиться позади. С этим ничего нельзя поделать. Самая тяжелая работа – идти последним со слабыми собаками. И к тому времени, когда я, наконец, приехал к лагерю, он уже заполз в палатку и занимался ужином, а мне нужно было закончить кормить собак, привести в порядок сани, проверить упряжь и т. д., занести в палатку [спальные] мешки и одежду. Когда все было в порядке, подошли Амундсен и Хассель, мы все влезли внутрь и стали жевать свой пеммикан – в палатке стояла тишина. Из-за ссоры мы не обмолвились ни словом.