По мнению С. О. Шмидта, собор 1560 года был по существу «актом судебного процесса, и этот процесс, как и многие другие подобные процессы того века, превратился в «колдовской»^{1994}. Отсюда один шаг до признания собора церковным, поскольку вопросы, связанные с колдовством (чародейством), находились в ведении духовенства. Но С. О. Шмидт не сделал этот шаг. Его совершил Л. В. Черепнин. «Думаю, — заявлял он, — что правильно будет отнести собор 1560 г. к категории церковных, а активное участие в нем светских лиц — характерное для того времени явление»^{1995}. Л. В. Черепнин, как и С. О. Шмидт, склонен усматривать в соборе 1560 года «акт судебного процесса»^{1996}. Несколько иначе взглянул на собор Р. Г. Скрынников, который, оценив суждения о соборе С. О. Шмидта и Л. В. Черепнина, замечал: «В некоторых отношения суд над Сильвестром и Адашевым действительно был колдовским процессом. Недаром Курбский бросил царю упрек в том, что он лживо обвинил своих «доброхотов» в измене и «чародействе»^{1997}. Но «по существу дела собор 1560 г. был скорее политическим, чем церковным. На соборе, созванном в Москве в 1549 г., Адашев и его друзья устами девятнадцатилетнего царя изобличили неправды боярских правителей, стоявших у кормила власти «до государева возраста», и объявили о начале реформ. На соборе 1560 г. обличения адресовались самому Адашеву и его единомышленникам. Собор мало напоминал судебный процесс в собственном смысле и нужен был царю для публичного осуждения недавних учителей и советников. В отличие от «собора примирения» 1549 г. его можно было бы назвать «собором вражды и суеверия». Он положил конец десятилетию реформ»^{1998}.

На наш взгляд, собор 1560 года нельзя характеризовать только как судебный, а также как церковный или политический. Этот собор сочетал в себе и то и другое, более соответствуя наименованию церковно-государственный, подобно Стоглавому собору. Такого рода собор В. О. Ключевский называл государственным советом^{1999}, что, на наш взгляд, придает этому учреждению не свойственный ему односторонний характер, не говоря уже о модернизации соотношения церковной и светской власти. Церковь и государство в рассматриваемое время находились, можно сказать, в состоянии равновесия. Поэтому институт, составленный из соединения власти церкви и государства, было бы правильнее именовать церковно-государственным, каковым, в частности, и являлся собор 1560 года.

Этот собор навсегда прекратил деятельность Избранной Рады, ее политику утеснения самодержавной власти, церковной организации и православной веры, открыв перспективу восстановления этих, образно говоря, несущих опор Святорусского царства. Поэтому его можно было назвать «собором возвращения Руси на торную дорогу национального развития», временно потерянную в годы правления Избранной Рады. Таково наше общее представление о соборе 1560 года. Однако сейчас было бы к месту обратить внимание на религиозную часть работы этого собора.