Еще один анализ постсоветских обратных нарративов предпринимает Юра Авиженис в работе о лагерных мемуарах Дали Гринкевичюте «Литовцы у моря Лаптевых». Авиженис показывает, как автор «наиболее известных литовских мемуаров о депортации в Сибирь» [Avižienis 2006: 187] использует образцовые советские биографии для своей собственной, субверсивной версии истории (о жертвах, а не о победителях):

…риторика дискурса Гринкевичюте явно советская. Писательница гениально приспосабливает соцреалистический сюжет для нужд критики и дискредитации той советской логики, которой он должен был следовать и которую прославлять. Наиболее характерные черты такого сюжета (например, положительный герой, самоотверженные поступки, вечно откладывающееся достижение социалистических целей) копируются в искаженном виде, высвечивающем не победы советской действительности, но ее провал [Avižienis 2006: 189].

…риторика дискурса Гринкевичюте явно советская. Писательница гениально приспосабливает соцреалистический сюжет для нужд критики и дискредитации той советской логики, которой он должен был следовать и которую прославлять. Наиболее характерные черты такого сюжета (например, положительный герой, самоотверженные поступки, вечно откладывающееся достижение социалистических целей) копируются в искаженном виде, высвечивающем не победы советской действительности, но ее провал [Avižienis 2006: 189].

У Гринкевичюте «использование соцреалистических тропов» – это сознательный прием сопротивления, подрывная практика, характерная для того неполного подражания колонизаторам, о котором пишет Бхабха: «[это] становится мощным жестом – „швырнуть имперский дар“ в лицо дарителю» [Ibid: 197].

Постколониальный подход делает исследователей Восточной Европы чуткими к особенностям парадоксального коммунистического варианта подчиненного (подчиненной) mimic man (woman), при котором транслируемый вовне интернационализм373 уживается с паническим страхом этнической и политической контаминации. Такие авторы, как Ирина Грекова, Дина Калиновская, Юрий Карабчиевский, Феликс Розинер, Эфраим Севела, Григорий Канович, Юлия Шмуклер, Израиль Меттер, Борис Ямпольский, Давид Шраер-Петров, Эдуард Шульман, Владимир Ханан, Марк Зайчик и Михаил Берг374, участвуют в последовательной деколонизации еврейского вопроса в позднесоветскую и постсоветскую эпоху. Тем не менее их прозу – преимущественно антиколониальную, обличающую советский антисемитизм, – я противопоставляю постколониальному письму таких авторов, как Александр Мелихов и Олег Юрьев. Фрагментация еврейского субъекта, отражающаяся в распаде или инверсии повествовательной перспективы, в осколочности воспоминаний или в стилистико-идеологической мимикрии, рождает более сложную поэтическую и поэтологическую форму обращения с наследием диктатуры, ее постколониальную версию375.