Те, кто приезжал в Ярославль (особенно выборные представители в земский совет) били челом о своих нуждах, в ответ на эти челобитные следовало принятие земского приговора, по которому раздавались грамоты, проводились дозоры земель, назначения воевод, делались разные распоряжения. Так, например, 5 мая 1612 года, в ответ на челобитную «земских и посадских людей» с Белоозера, был принят «приговор всей земли» о городовом деле в Белоозере. В грамоте предлагалось «по нашему всей земли указу» немедленно начать делать город, а всех ослушников строго наказывать. Из дела выясняется очень любопытная деталь, что одновременно с белозерцами в Ярославле пытались добиться от «всей земли» облегчения городовой повинности мужики Шушбалинской, Череповецкой и Робозерской волостей, привезшие «волостных людей челобитную за руками». Однако в Ярославле они были посажены в тюрьму и бежали оттуда обратно к себе домой. А следом появилась грозная указная грамота на Белоозеро «бояр и воевод и Дмитрия Пожарского с товарищами», в которой ослушников Вешнячка Тимофеева с товарищами предлагалось уже на месте «за воровство… вкинута в тюрму на месяц». Ополчению важно было с самого начала продемонстрировать свою непримирмость с «ворами», поэтому в грамоте содержится ссылка на готовность прибегнуть к еще более суровым мерам по отношению к тем, кто не подчиняется земским приговорам: «А будет, господа, которых волостей Белозерского уезда мужики не станут вас, по нашему всей земли приговору, слушать в земских делех, и вы б о том к нам в Ярославль отписали, и мы к вам на Белоозеро пошлем ратных многих людей и велим мужиков воров за непослушанье переимав вешать»[705].

Со временем указные грамоты ярославского ополчения распространились на широкий круг «земских дел». 25 июля 1612 года, в ответ на Челобитную старца Стефана Бекбулатова (бывшего «царя» Симеона Бекбулатовича), его должны были перевести из далеких Соловков в Кирилло-Белозерский монастырь. В грамоте об этом, отосланной из Монастырского приказа ополчения в Кириллов монастырь, говорилось о принятом решении: «И по совету всей земли велели есмя старцу Стефану Бекбулатову, быта в Кириллове монастыре»[706]. Земские приговоры были действительны только там, где признавалась власть ополчения князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина и не было никакой другой верховной власти.

Несколько месяцев, которые ополчение простояло в Ярославле, потребовались еще и для того, чтоб подготовить достаточное количество пищалей, свинца и пороха. Видимо, князь Дмитрий Пожарский уделял этому немало времени. «Новый летописец», упоминая о попытке покушения на князя Дмитрия Пожарского, рассказывал о том, что все произошло «в тесноте», во время осмотра «наряда»: «Бывшу ж ему в съезжей избе, и поиде из съезжей избы смотрити наряду, которому идти под Москву. И пришед ста у дверей розрядных. Казаку же именем Роману, приемшу его за руку, той же Степанка казак, которой прислан ис-под Москвы, кинулся меж их и их розшибе и хоте ударити ножем по брюху князь Дмитрея, хотя его зарезати». Удар ножом пришелся в казака Романа, а князь Дмитрий Пожарский даже не успел понять, что произошло, думая, что речь идет о какой-то случайности. Но когда был найден нож и казака Стеньку допросили с пристрастием, тогда открылся заговор. Однако князь Дмитрий Пожарский не дал казнил раскаявшегося казака, и «землею ж» всех соучастников покушения (действительных или мнимых, не берусь судить) разослали «по городам по темницам, а иных взяша под Москву на обличение и под Москву приведоша и объявиша их всей рати»[707]. «Пискаревскому летописцу, тоже известно о покушении «на съезжем дворе», только в его версии казак случайно «поколол» ножом «сына боярского», сопровождавшей князя Пожарского. Какие-то ярославские раны еще долго преследовал земского воеводу, потому что, согласно этой летописи: «Ивашка Заруцкой прислал в Ярославль, а велел изпортити князя Дмитрея Пожарского и до нынешня го дни та болезнь в нем». И все же одним только милосердием к несостоявшимся убийцам («не дал убить их») князь Дмитрий Пожарский немало выиграл в противостоянии с казаками.