Это покушение было использовано как повод для того, чтобы привлечь на свою сторону всех земцев (не исключая, кстати, казаков). В «Пискаревском летописце» упоминается о недошедшем до настоящей времени тексте обращения князя Дмитрия Пожарского, который «писал под Москву к боярину ко князю Дмитрею Тимофеевичи) Трубецкому с товарыщи, и ко всем дворяном и детем боярским, и стрельцом и казаком», объявляя про «воровство» Ивана Заруцкого[708]. У казачьего предводителя, возможно, знавшего свою вину, не выдержали нервы, и он оставил поле противостояния двух сил «земско-казачьей» под Москвою и «земской» в Ярославле. Когда, в конце июля 1612 года, ополчение двинулось из Ярославля в Москву, казаки отошли оттуда, «мало не половина» подмосковного войска, оставив воеводу князя Дмитрии Тимофеевича Трубецкого дожидаться подхода ополченцев.

Выступление ополчения князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина из Ярославля было позднее поставлено келарем Авраамием Палицыным в заслугу… самому себе. В его «Сказании» содержится совершенно особенный отзыв об ярославском ополчении и его вождях, которым остальные современники все-таки отдавали должное и относились к ним с уважением не только в тот момент, но и позднее (не говори о «памяти потомков»). Авраамий Палицын оставил нелицеприятный если не сказать злой отзыв о том, что он нашел в Ярославле. Монастырский келарь выехал из Троице-Сергиева монастыря 28 июня, и через пару дней должен был доехать до пункта назначения: «И пришедше ему во град Ярославль, и виде мятежников, и ласкателей, и трапезолюбителей, а не боголюбцов, и воздвижущих гнев и свар между воевод и во всем воиньстве. Сна вся разсмотрив, старец и князя Дмитрея и Козму Минина и все воиньство поучив от божественных писаний и много молив их поспешити под царствующий град и к тому таковым мятежником не внимати». В чем тут дело? Непростые отношения властей Троице-Сергиева монастыря с ополчением в Ярославле вызваны были их собственной позицией: им во что бы то ни стало надо выгородить своего «любимчика» князя Дмитрия Трубецкого, оказывавшего покровительство монастырю, выдававшего ему грамоты и охранявшего от наездов подмосковных казаков в троицкие вотчины. Но «пария» князь Дмитрий Пожарский, в отличие от своего подмосковного визави, даже «неволею» не мог бы целовать креста неведомо кому, как это сделал князь Дмитрий Трубецкой, поддержав кандидатуру псковского «Дмитрия», и, с этой точки зрения, его позиция выглядела более взвешенной и безупречной. Как бы не нападал при этом на ярославское ополчение Авраамий Палицын.