В одной из грамот — на Двину сохранились рукоприкладства, позволяющие увидеть, кто тогда мог представительствовать от имени земского собора. Это были (по порядку) митрополит ростовский и ярославский Кирилл, архиепископ суздальский и тарусский Герасим, архиепископ рязанский Феодорит, епископ коломенский и каширский Иосиф, боярин князь Федор Иванович Мстиславский, боярин Федор Иванович Шереметев, боярин князь Иван Семенович Куракин и, на боярском месте, князь Дмитрий Михайлович Пожарский (подпись князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого, как уже упоминалось, отсутствует). Дальше шли подписи окольничих князя Данила Ивановича Мезецкого, Никиты Васильевича Годунова, Федора Васильевича Головина, князя Ивана Никитича Меньшого-Одоевского, боярина Андрея Александровича Нагого и Леонтия Ладыженского. «И вместо выборных людей» подписались дьяки московских приказов Дорога Хвицкой, Семен Головин, Иван Ефанов и другие, в том числе служивший «при Литве» на новом Земском дворе Афанасий Царевский. Среди рукоприкладств подписи дворян Торжка, Рязани, Одоева, Усложны Железопольской и Мценска. Грамоту на Двину 25 февраля подписали также бывшие в Москве монастырские власти и посадские люди из Вологды, торопецкий стрелецкий сотник. О ком-то из них отмечено, что он «выборный человек», а о других этого не сказано. На соборные заседания в столице, видимо, могли сходиться люди, по случайному представительству от разных городов и уездов. Поэтому в грамоте говорилось об общей радости «выборных и не выборных людей» по случаю избрания в цари Михаила Романова[780].

Однако в Московском государстве оставалось пока немало мест, где не признавали решения избирательного земского собора о выборе в цари Михаила Федоровича. Самая большая опасность продолжала исходить от еще одного казачьего претендента — сына Марины Мнишек царевича Ивана Дмитриевича. В это время они находились вместе с Иваном Заруцким в Епифани, в верховьях Дона. Сразу после избрания Михаила земский совет направил туда с грамотами трех казаков из полка князя Дмитрия Трубецкого — Ваську Медведя, Тимошку Иванова и Богдашку Твердикова. Что из этого получилось они рассказали сами в своей челобитной: «Как, государь, всею землею, и все ратные люди целовали крест на Москве тобе госуд арю, посылоны мы с Москвы от твоих государевых бояр и ото всей земли к Заруцкому. И как мы холопи твои приехали на Епифань к Заруцкому з боярскими и з земскими грамотами, и Заруцкой нас холопей твоих подавал за крепких приставов и переграбил донага, лошеди и ружье и платье и деньженка все пограбил. И из-за приставов, государь, нас холопей твоих переграбленных душею да телом отпустил з грамотами к Москве к твоим госуд аревым бояром и ко всей земле»[781]. О содержании и стиле переписки «совета всея земли» с мятежным казачьим атаманом можно только догадываться, судя по всему, ему было предложено (как это будет еще раз сделано позднее в 1614 году, когда Заруцкий окажется в Астарахани) отказаться от поддержки претензий Марины Мнишек на царские регалии для своего сына. Однако Иван Заруцкий уже перешел грань, отделяющую борца за «правильного» претендента от обыкновенного грабителя, что вскоре он и докажет своим походом на тульские и орловские города — Крапивну, Чернь, Мценск, Новосиль, Ливны, сжигая крепости, «высекая» людей и с особым ожесточением разоряя поместья выборных представителей, находившихся в Москве при избрании Михаила Федоровича[782]. В одной из челобитных начала царствования Михаила Романова, поданной сыном боярским из Соловы Афанасием Лопатиным, говорилось о действиях Ивана Заруцкого: «Отца, государь, моего и мать и брата Заруцкий побил и нас разорил совсем без остатка за то, что отец мой был на Москве для твоего царского обирания и с Москвы послан на Крапивну с твоими царскими грамоты»[783].