— Однако же очень стараешься. Не вздумай меня отчитывать! У меня один отец, и если он не захотел дождаться моего появления на свет, значит так тому и быть! Но ты не сможешь занять его место! — Эллен побагровела, на шее вздулись вены. — Вчера мама чуть не умерла. Я нашла утешение в кругу своих друзей-христиан! Да, мы немного выпили, и что такого?! Я тебя ненавижу. Ненавижу моего тупого брата, который возомнил себя отцом! Ненавижу свою семью!

Я шепчу:

— Ты в этом не одинока.

— Что? Что вы сказали, папочка?

— Я сказал: «Не думай, что ты одна тут знаешь, что такое ненависть».

Это сбивает Эллен с толку; я успеваю развернуться и выйти из комнаты.

— Дверь закрой, сделай одолжение.

Оставляю дверь открытой настежь. Прохожу мимо Арни: этот замарашка поджидает в коридоре.

— Давай, — говорю, — порезвись.

Арни врывается в комнату и запрыгивает на Эллен сверху.

— Арни, иди отсюда! Ты мне всю постель перепачкал! Арни!

Снизу мама стучит кулаками по столу с криком:

— Где мои медово-ореховые хлопья? Где мои медово-ореховые хлопья?

Из ванной орет Эми:

— Мама, одну минутку.

В кухне нахожу самую большую салатницу в цветочек, высыпаю туда полкоробки хлопьев, заливаю галлоном молока, отношу в столовую и жестом заправского официанта ставлю перед мамой.

— Скажи на милость, Гилберт, с каких пор ты стал любить мамочку?

— Откуда это видно?

Мама переключает каналы, Эми вспыхивает, Арни наверху продолжает терроризировать Эллен.