Осенью 1956 года колебался и разваливался установленный в Ялте европейский порядок; внезапно стало очевидно, что его поддержание обходится властям очень дорого и от усердия вот-вот лопнут вены на руках, держащих эту страшную тяжесть. В те дни в Будапеште разломали на части огромную статую Сталина. Юный летописец тех событий стал Тацитом, наблюдающим развал империи. «Памятник Сталину, — писал Каваллари, — сбросили, но на постаменте оставались обломки его сапог, люди вскарабкивались по длинной лестнице, держа камни, молотки и даже железные пилы, чтобы доломать огромные ноги диктатора. Помню, что мы тоже вскарабкались по лестнице, чтобы все хорошо разглядеть, и взяли на память «кусочек Сталина»; мы сразу же его потеряли, убегая от появившихся бронемашин, а венгры под пулями продолжали карабкаться по лестнице, стучать, колотить, отбивать куски. Помню, что они не слезли даже тогда, когда появились танки, и что под приближающийся грохот гусениц двое рабочих терпеливо пилили сапог».
Пошатнувшийся и рухнувший порядок восстановили, хотя и в иной форме; статую Сталина не стали собирать, склеивать и водружать обратно, но ее обломки так и не превратились в сувениры, их до сих пор используют, пусть и не по первоначальному назначению. Хотя Венгерская революция 1956 года и означала решительный поворот, она словно повиновалась невидимому режиссеру всемирной истории, обеспокоенному главным образом тем, чтобы нейтрализовать или смягчить последствия великих событий, сделать так, чтобы сразу по их завершении стало казаться, что их и вовсе не было.
18. Калоча
18. Калоча
На воротах архиепископского дворца, словно обещание мира и защиты, лежит епископская шапочка. Позднее лето, душно, кусты самшита покрыты паутиной — тончайшими, хрупкими сплетениями нитей, труд по созданию которых, как и все усилия природы и отдельных людей, кажется чрезмерным по сравнению со скромными результатами. Горячий ветер кочевником кружится по улицам, аллеи сулят спасение в густой, плотной тени. Основание стоящей на площади непременной колонны Троицы украшает фриз с изображением всей колонны, а значит, и самого фриза с изображенной на нем колонны, и так до бесконечности. Шахерезада, рассказывающая сказки «Тысячи и одной ночи», среди которых и повесть о сказках Шахерезады. Впрочем, всякий рассказ — парадокс, бесконечная игра зеркальных отражений. Рассказывающий историю повествует о целом мире, содержащем и его самого; дерзкий рассказчик, рисующий темные глаза, глубокий и слегка удивленный взгляд, встречает в этих темных водах все, что отражается в их зеркале, в том числе внимательно вглядывающееся в них собственное встревоженное лицо.