Чтобы отвлечься, перебить мысли, он повернулся лицом к трамвайному павильону, внутри которого прятались люди от ветра. На фронтоне павильона, между прибитыми к деревянной стенке ложными деревянными полуколоннами, лепились разнообразные бумажки, напечатанные и написанные от руки: с предложениями об обмене жилплощади, продаже детских колясок, стиральных машин, столов и прочего. Петя подумал, что почему-то именно на остановках клеют объявления, будто других мест нет. Но сейчас же сообразил, что все правильно, здесь народу больше. Отвлекаясь такими простенькими рассуждениями, Петя принялся читать бумажки. Читая, вспомнил, что и вчера вечером так же, от нечего делать, на автобусной остановке прочитал записку Саши Барсиковой. Невольно начал искать глазами среди многочисленных, налезающих одно на другое сообщений, диковато-откровенные призывы соседской девочки. И точно! Вот они!

«Кто хочет познакомиться с 15-летней девушкой? Хорошо бы, чтоб парень был от 16 до 28 лет. У меня есть машина, магнитофон, два велосипеда, энциклопедии (все), много книг, золото и драгоценности (в комоде)».

Вторая, нижняя часть записки с телефоном и адресом была оторвана. Кто оборвал? Ему стало совсем зябко от ветра и быстрого, больного воображения, мигом нарисовавшего ему возможные ужасы. Из-за поворота выскользнул трамвай, и Петя постарался поскорее забраться в его толкотню и переполненность: там казалось теплее и безопаснее. Да и одиночество в толпе было острее, изолированность от других более полная, только не обращать внимания на давку.

«Чего я переживаю? — думал он. — Она там свою бабку, небось обманула и трахается с нашедшим ее по записке. Прав Алешка: все девки шкуры, надо только уметь ставить их на место, брать свое и потом плевать. Не жалеть их. Вот Желватов никогда никого не жалел, советовал, если девки сопротивляются, бить их. И ведь никто на него никогда не жаловался». Вдруг отчетливо встал перед ним его вчерашний полудремотный сон о насилии Желватова над Лизой, он снова пережил свое бессилие и испуг, и то патологически-бесстыдное объятье, которым Лиза одарила в его сне Желватова. Неужели и Лиза такая же? неужели она в самом деле могла бы так?..

Хорошо этим солидным мужчинам! Они рассуждали, — прислушался Петя, — о преподавательских часах, о нагрузках, о семинарах, о заседаниях кафедры, — какие-то спокойные занудные слова, ограждающие от всяких напастей! Когда еще Петя сможет стать столь же защищенным, как они?! Им не придется сегодня выступать и что-то говорить о Желватове, а потом ждать, что его дружки отплатят. Внезапно он вспомнил, как жались и прятались один за другого ребята из пионерлагеря, когда надо было обсуждать и осуждать Валерку, прибившего гирькой женщину. А ведь Петя еще ко всему прочему и свидетель намерения. Свидетелем быть хуже всего, опаснее. Может, Желватов позабыл или даже не обратил внимания, что Петя слышал о его брошенных в воздух грозящих словах. И зачем только он Лизе сказал об угрозах Желватова! Наверняка она проболтается Герцу, а тот рад будет Петю в свою историю запутать и как-нибудь гадко выставить. Душа его съежилась от возникшего дискомфорта, он корил себя, что распустил язык с Лизой, а ни с кем нельзя ничем делиться, все надо держать внутри.