— В сталинском варианте? — ухмыльнулся Борис.

— Нет-нет, — перебил его Илья, — в идеальном, русско-революционном, мессианское учение о спасении человечества. Он, ее ученик, только об этом и думает. У него разные проекты спасения: от марксизма до космических пришельцев. Натура совершенно первобытная, сибиряк…

Но, Алешка не отставал:

— А ты сам оттуда, что ли? Из Сибири? Борода густая…

— Разве похож? — непроизвольно вступил с ним в разговор Тимашев.

— Да не очень. Я там бывал, там другие люди живут. Законы у них другие, и сами они другие.

— А ты разве бывал в Сибири? — удивился Кузьмин. — Не знал.

— Где только Алексей Николаич не бывал! — сказал о себе в третьем лице голубоглазый блондин. — Сейчас покурим, расскажу. Был я на шабашке в Якутии. Для золотоискателей там кое-что строили. Места ужас какие, не приведи Господь, и нравы тоже. Жестокие. Убьют — по нашим понятиям ни за что. На реке Алдан был. Скорость — три метра в секунду. Глубина десять метров, представляете? А скорость, как в горной речке. Там по грудь зайдешь — покойник.

— От холода? — спросил Илья.

— И от холода тоже, — затягиваясь дымом, бросил небрежно Алешка. — Главное — скорость. Я по Алдану на ракете до Хандыги плыл. Кажется, что течение скорей ракеты идет. Да, — рассказывал он, выдыхая спиртовые пары, — законы там совсем другие. За пьянку, например, если взяли, никаких вытрезвителей. На вертолет — и на сено. Не понимаете? Сейчас объясню. С вертолета тебя спускают на полянку в лесу, косу в руки — и коси пятнадцать суток. Еду тебе, конечно, оставят, брезент. И все. А уйти — не уйдешь. Там сосны и лиственницы стеной стоят, меж ними расстояние в ладонь шириной — не протиснуться. Если рубить будешь, то только топор затупишь. Лиственница там, как железо, твердая. За пятнадцать дней больше десяти метров не пробьешься. Дорог никаких. Не только на сене. Во всей той местности. Одну только прямую проложили — на Магадан. В этом районе женские лагеря были при Сталине. Убежать оттуда невозможно. Бабам тем более.

Алешка добился ожидаемого эффекта и самодовольно ухмылялся. Два не знающих жизни интеллигента слушали его, оцепенев и развесив уши. Привыкнув к теплу и удобствам московских квартир и к тому, что многожды клятые в их кругу сталинские времена все же ушли в прошлое, они вдруг увидели очевидца тех мест. Сами эти места невольно напоминали о тех временах. Само существование этих мест, продолжающееся во времени, казалось чудовищным: эта воронка могла опять завихриться и втянуть новые жертвы. То, о чем на своих кухнях они говорили просто так. судили-рядили, умствовали, есть ли на этой земле ад, в безумной реальности вставало перед их мысленным взором. Женские лагеря!.. Нежные, тонкие, чувствительные и капризные женщины, их женщины (каждый вообразил мигом наиболее близких), как они могли там жить, да просто существовать!..