— Ты зря стесняешься, что ты еврей.

— Я русский, — почти выкрикнул в ответ Петя.

— Все русские, а ты еще и еврей! Этим гордиться нужно. Народ-страдалец, но и — народ-революционер. Будь, как твоя бабка. Роза Моисеевна достойно свою жизнь прожила, настоящим коммунистом.

Они уже спускались по лестнице, минуя прогуливавших уроки. Их любопытные взгляды холодили Петю. Он замолчал. Ему казалось, что каждое очередное слово Каюрского увеличивает его инакость, его странную вину перед непонятным и жутким нечто, разлитым в окружающем воздухе. Наконец, вестибюль, раздевалка.

— А не любят евреев неразвитые люди, ты это, Петька, запомни. Это с древних времен идет, с легенды, что евреи Христа распяли, — Петя вдруг вспомнил, что именно эти слова произнес вчера под окном Герца Желватов, но тогда он пропустил их мимо ушей, и без того как всегда чувствуя себя скованно и затравленно с Юркой. — Но это же ерунда! — продолжал греметь Каюрский. — Я так считаю: распяли Христа римские легионеры, а на евреев свалили. И из-за этой клеветы их повсюду теперь преследуют. Поэтому и Христа, хоть и не верю я в Бога, надо иначе воспринимать. На мой взгляд, он стал символом еврейской нации, которую распинают с тех пор все националисты. Конечно, Петька, и среди евреев бывают, как и в других нациях, плохие, злые и глупые люди. Поэтому единственное решение этого вопроса — интернационализм!

Они шли мимо краснокирпичного физкультурного зала. Затем Петя машинально свернул на дорожку из гравия, чтобы кратчайшим путем выйти к трамваю. Подойдя к калитке, он внезапно сообразил, что им придется миновать двор, где живет Герц, ему этого не хотелось, но не поворачивать же назад. Еще издали он увидел окно с дыркой посередине, от которой разбегались во все стороны трещины. Около песочницы стояла коляска, рядом на лавочке сидела пышнотелая, простоволосая женщина — жена Герца Наташа. Она испуганно и неловко посмотрела на Петю, словно не зная, здороваться ли с ним, — и отвернулась. Будто по щеке Петю хлестнула. С остановившимся сердцем и комком воздуха, сжавшимся в груди, Петя понял, что Герц убедил жену. Она тоже теперь считала, что Петя причастен к преступлению. Это было клеймо. Все беды навалились сразу.

Они вышли к трамвайной остановке. Ветер здесь дул довольно сильно, обрывал последние листочки с деревьев, поднимая в воздух мелкий гравий, песок и окурки. Но сквозь ветер все же пробивалось солнце, было тепло.

— Ты что, Петька, опечалился? Да, такого человека, как Роза Моисеевна, поискать! Она в людях хотела зажечь огонь разума! Она ведь из породы Дон Кихотов. Всегда жила ради людей. Ты должен на всю жизнь запомнить, что ты ее внук! А от смерти никому не спастись, — по-своему истолковал Каюрский перемену его лица.