Дворец науки был храмом ностальгии, музеем неудач, ибо именно здесь все проспекты, рисунки, модели всех сумасшедших проектов, задуманных каталонскими изобретателями, авантюристами и мошенниками в годы «золотой лихорадки», в последний раз увидели свет, прежде чем отправиться на свалку. «Как летят годы! — писал близкий друг Нарсиса Ольера журналист Жоан Сарда в «Ла Вангуардия» летом 1888 года. — Лето 1881 года было летом больших надежд для всякого рода предпринимателей и организаторов. Эти времена уже не вернутся. О поэты всенародных проектов, недоделанные Ротшильды, будущие Лессепсы, затевающие строительство железных дорог, трамвайных путей, каналов; концессионеры несуществующих шахт, изобретатели вечного двигателя, вычислители квадратуры круга; беспомощные, задыхающиеся, потерпевшие крушение, цепляющиеся за обломки корабля в надежде, что какое-нибудь судно подберет их, приютит, спасет!»
Что касается участия во Всемирной выставке иностранцев, то есть всего остального мира, то оно разочаровало. Испания не обладала достаточным политическим влиянием для того, чтобы соперничать с Всемирной лондонской выставкой 1851 года, филадельфийской 1876 года, тем более с Всемирной выставкой, которой Париж собирался отметить столетие Великой французской революции. Промышленно развитые нации не выставляли своих передовых технологий раньше времени, они придерживали их для Парижа 1889 года. Вместо этого они посылали в Барселону то, что, как им казалось, должно понравиться испанцам (по их мнению, отсталому и романтическому народу). Единственным исключением были железные дороги, которые быстрыми темпами развивались в Испании. Здесь изготовители видели рынки сбыта.
Но, несмотря на все это, Всемирная выставка открылась вовремя, 20 мая 1888 года. Далеко не все было готово: триумфальная арка Виласеки все еще стояла в лесах, и кафе-ресторан Доменека-и-Монтанера тоже оставался недостроенным — там не продали за весь год ни одного бокала вина и ни одной порции ра атb tomaquet (хлеба с помидорами). Но регентша Мария Кристина Габсбург-Лорена прибыла с будущим Альфонсо XIII, и ей выразили свое почтение восемь наций, чьи корабли пришвартовались в гавани Барселоны. К восхищению (надо полагать) двухлетнего монарха, они отдали салют из двадцати одной пушки, и герцог Эдинбургский, представлявший Великобританию, сказал его матери: «В честь Вашего Величества флоты мира израсходовали свой порох на салют. Мир в Европе спасен!» Церемония открытия прошла во Дворце изящных искусств. Риус-и-Таулет произнес краткую речь о прогрессе, братстве и пацифизме. Банкир Мануэль Жирона прочитал длинную речь о трудностях финансирования. От имени Марии Кристины премьер-министр Пракседес Сагаста объявил выставку открытой. Процессия двинулась к Дворцу индустрии, где регентшу более всего привлекла австрийская экспозиция. Позже Мария Кристина была объявлена королевой «цветочных игр», участники их составили длинное цветистое обращение к ней, достаточно раболепное, но с оттенком драчливости. Там говорилось о ее роли защитницы старинных каталонских прав, свобод и обычаев. Промышленники завалили ее подарками, из которых лучшим был, безусловно, белоснежный корсет, изготовленный фирмой дона Кардоны Бальдрика. Лиф украшали вышитые золотом гербы Испании, а в соответствующих местах красовались два медальона: один — с изображением (акварель) ее покойного супруга Альфонсо XII, другой — с портретом ее сына Альфонсо XIII. На «бедрах» были вышиты шесть белых голубей, и каждый в клюве держал цветок. Цветы символизировали милосердие, чистоту чувств, постоянство, мудрость, добродетель и величие души. После того как правительница провела двадцать дней, открывая новые больницы, снимая покрывала с памятников, выслушивая навязшие в зубах речи о том, что Каталония переполнена горячей любовью к прогрессу, бесстрашным стремлением к материальному и интеллектуальному совершенствованию человеческой деятельности во всех ее проявлениях, она заключила, что пора уезжать в Мадрид.