Барселонская буржуазия считала, что обладает монополией на гражданские и патриотические добродетели, и каталонизм был, главным образом, движением среднего класса. В основном эмиграция рабочих в Барселону шла из деревенской Каталонии, но теперь иммигранты хлынули и из Арагона, Валенсии, с Балеарских островов. И все же большинство этих людей говорили по-каталански, а не по-испански; от 80 до 90 процентов барселонского рабочего класса были каталонского происхождения. Такая однородность не продлится долго и не повторится — потому что после 1900 года развитая промышленность привлечет сюда 'бедных рабочих и их семьи из южных Андалусии и Мурсии. Но на рубеже столетия «республиканский» пролетарский каталонизм левого крыла был еще теоретически возможен. В действительности у него не было шансов победить консервативный каталонизм начальников. И чем консервативнее становился каталонизм, тем он делался сильнее.

Однако самые состоятельные из каталонцев, настоящая финансовая элита Барселоны, не отвергали Мадрида. Они были испанцами; рынки сбыта для текстиля и станков, поставляемых исключительно Каталонией, находились в Испании и ее колониях. Без покровительства Мадрида каталонская промышленность захирела бы. Влиятельные семьи, такие как Гюэль, Арнус, Жирона, Боск-и-Альсина, Комильяс, знали, кого надо держаться. Они контролировали крупнейшее коммерческое общество, к которому принадлежали более двух тысяч бизнесменов Каталонии; они направляли работу Совета по торговле. Их мнение о будущем Испании совпадало с мнением архитектора периода реставрации Антонио Кановаса, чья политика как премьер-министра испанского правительства была направлена на то, чтобы при помощи разумного консерватизма вывести усталую страну из болота неосуществившихся надежд, карлистских войн, региональных восстаний, военных пронунсиамьенто и репрессивного либерализма, который господствовал десятилетиями. Последним сигналом для этих людей и для Кановаса стал провал национального правительства, сформированного каталонцем Пи-и-Маргалем в 1873 году, с его федералистской программой. Это правительство намеревалось запретить мадридский централизм, положить конец ненавистной квинте (принудительная военная служба), ввести восьмичасовой рабочий день и еще много чего. У власти утопическое правительство продержалось всего-навсего два месяца.

Назад, назад, под крыло Мадрида! Состоятельные каталонцы говорили по-испански и уснащали свою речь «кастильянизмами», чтобы показать, что они — люди другого сорта, рангом выше остальных; над этим потешались в Барселоне, но они не обращали внимания на досужих писак. На всякое упоминание о каталонской автономии они отвечали сентенциями о своем более высоком, испанском патриотизме. Через коррумпированные правительственные круги они изо всех сил поддерживали Мадрид. Централизм был им на руку.