В заключение хочется отметить, что в свете изучаемой темы важно не только и не столько гипертрофированно позитивное представление англичан эпохи позднего Средневековья и раннего Нового времени о своих предках, якобы превосходивших другие народы Европы по благородству крови, физическим параметрам и христианскому благочестию. С определенной уверенностью можно сказать, что в мифологизированном прошлом любой общности (не только этнической, но и политической, религиозной, социокультурной и т. д.) интересующиеся с легкостью находили и находят героические легенды и предания. Гораздо важнее иное: к XIV в. в Англии складывается представление о единой истории народа. Например, для Уолтера Питербороского англичане и бритты являются синонимичными названиями одного народа[1580]. Этот и многие другие примеры показывают, как отдельные, нередко противоречащие друг другу мифы постепенно сливаются в единую линейную историю. Еще в середине 70-х гг. XII в. начитавшийся Гальфрида Уильям Фиц-Стефан, рассказывая об истории Лондона, отметил, что в дохристианские времена многие уроженцы «Новой Трои» покоряли разные народы, в том числе и Римскую империю[1581]. В рассматриваемый мной период (XIV–XVI вв.) для англичан одинаковой ценностью обладали истории о доблестных бриттах, англосаксах и нормандских рыцарях Вильгельма Завоевателя. Английские короли возводили свою генеалогию и к нормандским герцогам, и к правителям англов, и к легендарным Артуру и Бруту. В этом плане показательны изменения, произошедшие в названиях исторических трудов: если раньше в них преобладали названия этносов («История бриттов», «История англов», «Церковная история народа англов» и пр.), то с XIV в. чаще всего встречаются истории государства («История Англии», «Английская хроника» и пр.).

В зависимости от той или иной политической ситуации общество актуализировало наиболее злободневные эпизоды из общего свода исторической памяти, которые со временем могли предаваться забвению или радикально переосмысляться. Довольно показательным в этом плане является история принятия христианства: разрыв с Римом вынудил англичан сделать акцент на крещении бриттов непосредственно учениками Христа — то, что хронисты XIV в. воспринимали в качестве бездоказательных легенд, в глазах авторов XVI в. приобрело ценность исторических свидетельств. Сами по себе подобные эпизоды обращения к истории в пропагандистских целях еще не свидетельствуют о степени зрелости национального самосознания. На примере мифа об англосаксонском завоевании видно, как одни и те же события могут получать диаметрально противоположную трактовку в зависимости от этнической идентичности автора исторического текста. Принципиальнее иное: в какой-то момент сообщество начинает ревностно охранять незыблемость исторических преданий, допуская лишь «правильное» повествование о прошлом. Попытка Полидора Вергилия рассказать «правду» о древней истории Британии, указать на недостоверность любимых мифов была воспринята в качестве акции, направленной на унижение национального достоинства англичан, требующей незамедлительного опровержения. По сути, критика в адрес Вергилия сводилась к тому, что он иностранец, неспособный по определению должным образом изучить историю чужого народа, а также папист, который намеренно исказил истину в целях защитить корыстные интересы римской курии. Однако, помимо Вергилия, нападкам антиквариев подвергся и Уильям Ньюбургский — высоко ценимый современными исследователями, именующими его одним из самых блестящих историографов Средневековья: он был обвинен авторами тюдоровской эпохи в полном невежестве. Таким образом, очевидно, что сообщество обороняет «правильную» память о прошлом не только от «внешних врагов», но и от внутренних.