Он шел вдоль стены, за которой ”польский ко­ридор” делил гетто на большое и малое. На ули­цах стояла вонь от неубиравшегося мусора, в нос бил едкий запах гнили. Крис подошел к мос­ту через ”польский коридор” в большое гетто и остановился, как вкопанный: у подножья лестни­цы, ведущей на мост, лежал труп женщины. Крис отступил назад. На Восточном фронте он видел тысячи трупов, но здесь... Умереть от голода — это совсем другое дело. Прохожие обходили труп, не обращая на него внимания.

Крис поднялся на мост. Колючая проволока произвела на него жуткое впечатление. Он по­смотрел вниз на ”польский коридор”. Как часто стоял он там, внизу, глядя оттуда вверх, в на­дежде увидеть Дебору. Там же на него напали хулиганы и избили...

Он быстро направился в большое гетто. Швей­ная фабрика доктора Франца Кенига обнесена ко­лючей проволокой. За ней медленно движутся по­лумертвые от голода рабочие. Усиленно орудует на сторожевых постах еврейская полиция. От этой картины темнеет в глазах.

Он пошел по маленькой площади.

— Нарукавные повязки! Покупайте нарукавные повязки!

— Продаю книги. По двенадцать злотых деся­ток! Спиноза — ползлотого, Талмуд — четверть. Собрание мудрости. Всю жизнь коллекционировал. Купите оптом на растопку. Дайте моей семье прожить еще день!

— Продаю матрац без единой вши! Ручаюсь!

— Подайте злотый, — преградили дорогу Крису двое детей. Кожа да кости. Один, не переста­вая, ныл, второй, поменьше, не поймешь, братик или сестричка, от слабости уже и ныть не мог — только губы дрожали.

— Желаете побыть в женском обществе? Краса­вица. Из хасидской семьи. Девственница. Всего за сто злотых.

— Скрипка моего сына. Привезена из Австрии перед войной. Пожалуйста... замечательный инст­румент.

— Сколько дадите за мое обручальное кольцо? Золото высшей пробы.

Длинная очередь за похлебкой. Задние напира­ют, перешагивают через человека, который упал замертво, не дойдя до окошка раздачи. Старик свалился в канаву из-за голодного обморока — никто даже не взглянул в его сторону. Ребенок сидит, прислонясь к стене. Весь искусан вшами. У него жар. И на него никто не обращает внима­ния. Гремят громкоговорители: ”Ахтунг! Всем евреям четырнадцатого района завтра в восемь ноль-ноль явиться в Еврейский Совет для от­правки на добровольные работы. За неявку — смертная казнь”. Мучные, мясные, овощные ко­роли из Могучей семерки, не теряя времени, ве­дут свою торговлю прямо у стены, в подъездах, во дворах. Посреди улицы Заменгоф стоит нацис­тский сержант из ”Рейнхардского корпуса” Зигхольда Штутце, его объезжают велосипедные рик­ши (основной вид транспорта), каждый рикша останавливается перед ”хозяином”, снимает шап­ку и кланяется. Дзынннь, дзынь-дзынннь! Бит­ком набитый трамвай с большой звездой Давида спереди и по бокам. ”Ахтунг! Всем евреям! Зе­леные талоны на продукты с сегодняшнего дня недействительны”. Кругом развешаны приказы. ”По распоряжению Еврейского Совета, дом №33 по Гусиной объявляется заразным”. Стены облеп­лены остатками подпольных газет и листовок, сорванных еврейской полицией. Еврейская поли­ция. Жирные боровы. Подгоняют дубинками ко­лонну несчастных девушек, тянущуюся на фабри­ку щеток.