— А что для вас несвобода, в чем она выражается?

— В подчинении всех общим представлениям о самых разных вещах. Лично я за плюрализм, чем больше разных мнений, тем лучше. Когда все считают одинаково или делают вид, что считают, это ужасно. Такое общество не может быть справедливым, оно превращает людей в бездушных автоматов, которые поддерживают любые деяния властей, вплоть до самых преступных. Рано или поздно это кончается плохо, причем, для всех. В истории такое случалось неоднократно.

— Вы предсказываете нам мрачное будущее, Соланж?

— Я не Нострадамус, мне будущее неведомо, но боюсь, что это вполне вероятно. Мне кажется, что у вас очень многие люди пребывают в оцепенении, им что-то внушили, и они без конца тиражируют эти представления. Но в таком случае они не чувствуют никакой ответственности за происходящее, главное, что они хотят, чтобы их это не касалось. С таким народом власть может делать все, что пожелает. И рано или поздно она превращает страну в концлагерь. Одни будут наслаждаться жизнью, остальные их обслуживать, живя на подачки. И радоваться тому, что им их бросают, как бездомной собаке кость.

— Соланж, вы нарисовали мрачную картину.

— Извините, если она такой получилось. Я не хотела этого. Но вы задавили вопросы, а я привыкла честно на них отвечать. В этом, на мой взгляд, один из высших смыслов свободы — не лгать ни себе, ни окружающим. Когда от тебя требуют постоянно говорить неправду, быть двоедушным, то это разрушает личность. С моей точки зрения это большое несчастье. Его нельзя допускать.

— Спасибо, Соланж. Мне было очень интересно с вами общаться. Надеюсь, и нашим зрителям — тоже. И что тоже немаловажно, они теперь лучше знают вас не только как кинозвезду, но и как человека.

— Благодарю вас! И спасибо всем, кто меня слушал. Извините, если я была иногда чересчур резка в своих суждениях.

92.

Рената вошла в комнату родителей. Отец был один, он сидел в кресле и смотрел телевизор, но ей показалось, что на самом деле он пребывает где-то в своих мыслях. А то, что происходит на экране, его совершенно не интересует.

— Папа, можно с тобой поговорить? — спросила Рената.

Ратманов как-то отчужденно, словно она ему помешала, посмотрел на дочь.

— Это срочно?

Рената слегка замялась.

— Хотелось бы поговорить прямо сейчас.

— Ну, давай. Что у тебя?

Рената вдруг почувствовала смущение, еще никогда с отцом не разговаривала на подобную тему. И скорей всего она ему вряд ли понравится.

Рената села напротив отца.

— Папа, я была у Кати Бухаровой, — произнесла она.

— У кого? — не понял Ратманов.