– Что ж, поздравляю, – негромко сказал Хабанера то ли генералу, то ли самому себе, голос у него был хриплый, неверный. – Теперь у нас новый базилевс, Максим Максимович Буш. Великий, милосердный. Бесконечный, как сама жизнь…

На несколько секунд воцарилась пауза.

– А что с кадавром? – все-таки спросил Приметливый. – Закопаем наконец?

Он ждал ответа – секунду, другую, потом еще и еще, ждал, поглядывал на триумвира.

Но Хабанера так ничего не ответил. Только щурился вверх, смотрел, как миражом, призрачным видением отражается древнее здание дворца в глубоких, дальних, в кои-то веки синих небесах.

Снова и резко подул свежий ветер, разгоняя остатки смрадного тумана, кровавое жидкое солнце, утопая за горизонтом, в последний раз залило дворец и окрестности багровым закатным пламенем. И под кровавым этим огнем судорожно шевелилась на площади мертвая жадная земля, накормленная, казалось, на столетия вперед, но все равно прожорливая, все равно хищная, все равно ненасытная.

Но снова, как миллионы лет назад, на жадной этой, хищной, предательской земле расцветала уже жизнь и неизменные, неуничтожимые, нежные спутницы ее – вера, надежда, любовь. И как миллионы лет назад спал, спал вечным сном в хрустальном своем саркофаге хамбо-лама Даши-Доржо Итигэлов, и на губах его, закрытых от чужого взгляда желтым шарфом, бродила легкая, чуть лукавая улыбка…