– Но как мы это устроим? Ведь я скоро уезжаю в Берлин, где меня будут держать в родильном доме, как в тюрьме.
– Об этом мы тоже подумали. Мои мама и папа решили, что ты должна переехать на время к нам. У нас есть знакомый еврейский доктор, он и примет роды. Конечно, под большим секретом. Все, что тебе надо сделать, – убедить мать.
– И вы на это пойдете? Ради меня? Разве вам всем не грозит смертельная опасность, если все раскроется?
При виде выражения моего лица Эрна не может удержаться от смеха:
– Надеюсь, ты все же поняла, как много ты для меня значишь, Хетти. Кроме того, мы хотим помочь. Это так приятно – помогать. Особенно если сталкиваешься с чем-то огромным, чему невозможно сопротивляться. В такие времена хуже нет, чем сидеть сложа руки. Лучше уж делать что-нибудь. То, что происходит сейчас в стране, идет вразрез со всеми нашими принципами. Так что если мы сможем сделать хоть что-то, помочь хотя бы одному человеку… В общем, это и значит оказывать сопротивление, разве нет? И оно того стоит. Само по себе.
Я с восхищением смотрю на свою старую любимую подругу. Какая она добрая, смелая и не злопамятная. А ведь легко могла бы отвернуться от меня, когда узнала о моей беде.
– Ох, Эрна, я даже не знаю, как мне тебя благодарить.
– Не надо благодарить.
Я начинаю грызть ноготь.
– Не знаю, как отвертеться от Берлина.
Эрна пристально смотрит на меня яркими зелеными глазами:
– Ты должна перетянуть на свою сторону мать. Как – тебе виднее. А сейчас для нас главное – послать телеграмму Вальтеру, чтобы он знал о твоем решении.
31 мая 1939 года
31 мая 1939 года
В тишине раннего утра я достаю письмо, которое вчера передала мне Эрна. Перечитываю его снова и снова.