– Чего сгрудились? Идите все сюда. Послушайте. Не надо никому мешать и заставлять. У каждого свои способности, свои наклонности, свои возможности. Не мешай ему, Шароев. Не мешайте ему, ребята. Я кому-нибудь мешал, скажи, Дубровский? Только себя признаешь, Шароев.

Обиделся Шароев. Он признает только Демпсея. Открыто заявил…

…И-И попросил меня разрисовать расписание занятий, и я принес ему.

– А-а! – вдруг заорал он. – А рука не та! А!

– Какая рука?

– Не та рука у подбородка на рисунке, правая должна быть у подбородка, а не левая! Идите все сюда! Смотрите, где у него рука!

Ребята его окружили, рассматривают мой рисунок боксера в стойке.

– Поднимаете меня на смех из-за маленькой допущенной ошибки.

– Маленькая?! Левая у подбородка вместо правой – маленькая ошибка? Шиворот-навыворот получается, верно я говорю, Дубровский?

– Нарисуй меня в стойке, – просит Шароев, – выйдет?

– Гасанова сможешь нарисовать? – спрашивает Гасанов.

Азимов отводит меня в сторону.

– На целый лист перерисуешь фотографию жены? В молодые годы снималась. В раму вставлю.

– Вы же только что меня ругали!

– Я?! Отличный рисунок! Боец отличный изображен! Левая рука вместо правой – только и всего.

– Раньше я рисовал, – говорю, – теперь бросил. Не получится у меня портрет.

– Получится, еще как получится. Ты только не волнуйся. Ты, главное, не волнуйся. Если человек рисует, он никогда не бросит, до конца жизни будет рисовать. Если бросит – опять начнет. Непременно начнет!

– С чего вы взяли, что я опять начну?

– Портрет нарисуешь?

– Ну, так и быть, Шароева в стойке нарисую, просит человек. Гасанова нарисую и больше не буду в жизни рисовать.