Светлый фон

Ну а как же. Яхина художественную деталь ценит не меньше меня.

Вот идет наша Зулейха на охоту, в чьем-то пиджаке. Пиджак будет описан подробно: «в крупную светлую клетку, с широченными плечами, двубортный». Но Яхина не будет Яхиной, если не вспомнит о том, что нужна еще более мелкая, но очень убедительная деталь. И вот неграмотная Зулейха отмечает на «блестящих темно-голубых пуговицах… мелкие непонятные буковки хороводом: Lucien Lelong, Paris».

«блестящих темно-голубых пуговицах… мелкие непонятные буковки хороводом: Lucien Lelong, Paris»

Русская-то азбука ей, помните, интуитивно понятна – она читает любые надписи без проблем. А вот пуговичные буковки – это другое совсем, они непонятны, при этом она их все разбирает и нам сообщает.

Одно радует, что авторесса не всучила в руки своей героини китайский термосок с веселым хороводом иероглифов на крышечке: 高质量保温杯,中国制造.

А могла бы и дать ей почитать. Для детали и глубокой убедительности.

Несмотря на все перечисленное выше, нельзя сказать, что роман Яхиной однозначно плох. Есть в нем и весьма хорошие эпизоды.

Самая удачная и интересная часть текста – это «таежная». Сибирская робинзонада, выживание в условиях суровой природы и без привезенных с собой ресурсов. Вот в этой части наконец-то раскрывается на некоторое время способность Яхиной создать бодренький текст в жанре приключенческой беллетристики. Несмотря на многочисленные несуразности и огрехи и тут (без них Яхина писать не умеет – слишком трепетно относится к написанному собой и переписывать текст по десять раз, как советовал авторам Максим Горький, а так же изучать жизнь на практике она не хочет), читать становится интересно и на небольшое время герои книги вдруг оказываются живыми, пусть и не особо достоверными – но приключенческий жанр позволяет вольности, поэтому не будем излишне строги.

Но и эту, самую удачную часть текста Яхина умудряется испортить. Например, легендой о птице Семруг. Зулейха, ранее умевшая изрекать лишь короткие бытовые фразы и вдруг заговорившая высоким штилем, рассказывает сыну нелепую в своей протезной претензии на «красивость и смысл» историю. Авторесса делает прыжок к роялю в кустах – Зулейха, мол, рассказывала легенду «так, как выучила в детстве от отца, слово в слово». Поэтому героиня и шпарит высоким слогом: «блистательно красив» «подножие вожделенной горы», «остались лежать бездыханными», «чей ум не был пытлив»… В виде художественного приема, показывающего открытие глаз героини и ее развитие, это не канает – оттарабанив вложенную ей в уста легенду, Зулейха облегченно вздохнет и вернется к своей обычной манере говорения, которая разве что самую малость сложнее возгласов «Абырвалг!», «Примус!» и «Москвошвея!»