Мы сели на одеяло, и Мэйбет скрестила ноги по-турецки и потерла заплатку на колене.

– У меня было красивое платье, – сказала она. – Голубое. Но я его отдала.

– Почему?

– Джени Болдуин оно было нужнее. Она собирала клубнику в огороде в городе – на самом деле воровала – и на нее напала собака. Почти полностью сорвала с нее платье. Болдуины, ну, они живут хуже нас.

– У тебя хорошая семья.

Она оглянулась на свет костра.

– Я волнуюсь за папу.

Я подумал о собственном отце и о том, как он зарабатывал на жизнь, поставляя виски людям вроде Пауэлла Шофилда. Я не знал, как к этому относиться.

– Вон моя звезда, – сказала Мэйбет, показывая на мерцание верхнего края ковша Большой Медведицы.

– Твоя звезда? Прям собственная?

– Я ее застолбила. На небе больше звезд, чем людей на земле, так что хватит на всех. Я застолбила эту, потому что если провести линию, соединяющую ее с нижней звездой, то найдешь Полярную звезду. Она помогает знать, куда я иду. А какая звезда твоя?

– Нижняя, – сказал я. – Та, которая соединяется с твоей и помогает показывать путь.

Мы смотрели на свои звезды, пока Мэйбет не сказала:

– Мне пора возвращаться.

– Спасибо за одеяло.

Я думал, что она уйдет, но она задержалась.

– Сколько тебе лет?

– Тринадцать, – сказал я. Это была почти правда.

– Мне тоже. Ты знаешь «Ромео и Джульетту» Шекспира?

Благодаря Коре Фрост я знал драматурга. Я смутно помнил сюжет про двух влюбленных, для которых все закончилось не слишком хорошо.