Обжора все ел и ел, пока его тело не решило: хватит! Ужасный шум, который они слышали, означал, что у него лопнул живот. По всей комнате разлетелись ошметки обжоры, остатки барана, быка и вдобавок две трети котелка риса. Обжора был мертв. Все стены забрызганы: везде-везде-везде. Полицейский тоже пришел, из той деревни, и очень-очень серьезно сказал, что арестует заминдара по подозрению в убийстве обжоры, потому что нельзя допускать, чтобы человек такое с собой творил.

Начался суд: много-много дней он шел, много-много людей выступало. Те, кто готовил, давали показания как свидетели. Дед тогда был младшим советником. Убил ли заминдар обжору? Если да, то как – едой? Можно ли давать человеку столько еды, зная, что его это убьет? Или обжора сам отвечал за себя? Наконец суд постановил: заминдар виновен в непредумышленном убийстве. Вроде как дать пьяному полную бутылку виски, привел пример судья. Ведь известно, что, если он ее выпьет, это его сгубит. Подали апелляцию, еще одну и еще, дошло до Тайного совета и Палаты лордов. Заминдара признали виновным в непредумышленном убийстве. Знаменитое, очень знаменитое дело, а дед – младший советник юстиции. В конце концов заминдар говорит: «Я согласен сидеть в тюрьме – я знатно повеселился».

Девочки слушали, широко распахнув глаза. Невольно Бина начала рыскать взглядом по комнате; но тут обжора

лопнул и забрызгал стены. И она увидела там разметанные взрывом куски мяса, комочки риса и кровь, а еще – аккуратный ломтик баклажана. Вот так это было. Долли и Аиша стояли, выкатив глаза, ожидая, когда бабушка продолжит. Но история закончилась. Долли отпустила руку племянницы и побрела на диван – синий, с желтыми подушками, мать любила сидеть на нем, – чтобы подумать в одиночестве. Судя по звукам из кухни, мать была там: пыталась выяснить, сколько осталось еды, а Гафур ей возражал. Голоса становились то громче, то тише – в эти дни в отцовском доме старались не шуметь. Бина надеялась, что это скоро закончится.

Глава десятая

Глава десятая

1

Война шла уже месяц, когда то тут, то там стало раздаваться новое имя. В те дни почти всегда лучшей реакцией на упоминание чего-то нового было сделать вид, что ты уже это слышал. Кто-то называл имя – и все кивали или никак не реагировали, точно оно им прекрасно известно. Так что теперь и не упомнишь, кто первым заговорил о Дружелюбных.

Никто не знал, кто они и откуда. Дружелюбные хотели примириться с Пакистаном, прекратить мятежи и погромы, чтобы все стало так, как было до двадцать пятого марта. В каждом районе города, в каждой деревне следил за процессом свой Дружелюбный. Когда они успели объединиться, тоже никто не знал. Но откуда-то появлялись и ходили по рукам их листовки.