Вероятно, первым их упомянул Хадр, мальчишка, прислуживавший за столом и доводивший мать до отчаяния своей тупостью, не желая ни учиться, ни запоминать. Почти всегда, расставляя плошки с соусами, маринадами,

солью и водой, он путал их расположение, и любимый соус Шарифа оказывался рядом с блюдцем с дольками лимона, которое должно было стоять под рукой у матери. Каждый ужин начинался с того, что все со вздохом переставляли плошки на нужное место. Как-то Хадр подметал пол и увидел Шарифа.

– Как хорошо, что скоро кончится война! – заметил мальчик.

– Что ты хочешь этим сказать?! – удивился тот.

– Скоро будет мир, – ответил Хадр. – Дружелюбные нам помогут.

– Что?.. – опешил Шариф.

– Простите, господин! – взмолился тот. – Граждане устали от войны и от предателей в своих рядах и собрались, чтобы взять власть в свои руки. И называются Дружелюбными. И скоро будет мир, и мы снова станем жить в согласии с остальной страной.

– Где ты это услышал?

Хадр бросил подметать. Посмотрел в потолок; потом заковырял в ухе согнутым тощим указательным пальцем. Отец, услышав разговор, присоединился к Шарифу в коридоре, и мальчик, насторожившись, в конце концов пробормотал:

– Ну, я это слышал…

– Понимаю, но где? – спросил отец.

Мальчик, чуть расслабившись, ответил:

– Мне Гафур сказал. У него все записано, он прочитал мне вслух. Гафур грамотный. Сегодня утром сказал. Не думаю, что Гафур слышал о Дружелюбных до сегодняшнего утра. А я знал о них уже давно. Я спросил Гафура: «Как получилось, что ты не знаешь Дружелюбных? Все знают про них и про их добрые дела».

У Хадра и в мыслях не было, что заявления «я впервые услышал о Дружелюбных сегодня утром от повара» и «я знал о них уже давно» противоречат друг другу. Может, он и сам верил и в то и в другое разом. Отец возражать не стал и отправил Хадра искать листовку. На ней изображался улыбающийся крестьянин. Захватанная, в пятнах, чернила размазались оттого, что по бумаге часто водили засаленным от кухонной работы большим пальцем. Но отец смог ее прочесть. Некоторые граждане во всех уголках страны верят, что народу по душе единство с Западным Пакистаном, и не желают, чтобы страна оказалась в заложниках у кучки мерзавцев и проходимцев. И намерены сплотить ряды патриотов, чтобы их земляки могли выстоять в годину анархии и диверсий. Это-то объединение патриотов и называет себя Дружелюбными.

Отец разорвал листовку на две, четыре, затем на восемь частей. Хадр весь сжался. Он не мог взять в толк, что он сделал не так. Разве плохо, когда мир? Он просто хочет, чтобы все были счастливы. Но тут отец объяснил: эти люди ненавидят свою страну и хотят от нее избавиться, стереть с лица земли; ими управляют фанатики, которые живут далеко отсюда. Он спросил Хадра, любит ли тот песню «Же рате мор дуаргули» [57]. Мальчик остолбенел. Прежде хозяин ни разу не спрашивал его, нравится ли ему та или иная песня. Но тот повторил вопрос, и на этот раз он промямлил: да, нравится. И ему пояснили: Дружелюбные не хотят, чтобы эта песня звучала на улицах. Все, что они хотят на них слышать, – священный Коран, вечный и неумолчный. «Дружелюбные…»