– Воистину это черный день. И мы будем пребывать во мраке, пока не свершим правосудие.

– И мы его свершим, как только найдем злодея, – отрезал я и бросил быстрый взгляд на Катрин.

Она стояла раскрыв рот, готовая заговорить.

– Он ведь сбежал. Чем не признание? Ты должен разыскать его, – сказал Эйидль.

– Как по мне, для обвинения этого недостаточно.

– Так ты не отправишься в погоню за негодяем?

– Я не стану преследовать его, не зная наверняка, что он виновен.

– Йоун! – вскрикнул Пьетюр. Но было уже слишком поздно.

– Так ты не веришь, что он виновен? – возликовал Эйидль.

– Я не знаю, – пробормотал я, моля Бога, чтобы Катрин промолчала. Лицо ее было сурово, в глазах блестели слезы, но она ничего не сказала.

Спасибо, подумал я.

Я начал спускаться по склону. Сельчане, взволнованно перешептываясь, двинулись следом.

– У мальчишки не было причин убивать ее! – выкрикнул Эйидль у меня за спиной.

Пьетюр тихонько выругался. Я знал, что он, как и я, прекрасно понимал, чего хочет Эйидль. Виновность Паудля нарушала его замыслы. Ему нужен был другой преступник, кто-нибудь из близких мне людей, кому сельчане не доверяют и у кого были причины убить Анну. Глаза его метались с Роусы на Пьетюра и обратно. Я напрягся. Пьетюр скрестил руки на груди и вздернул подбородок. Катрин уставилась на меня.

Роуса вцепилась в свою шерстяную юбку и прислонилась к Катрин. Увидев ее впервые, я счел ее слабой женщиной, но теперь-то я понимал, что за этими молчаливыми книксенами и скромно опущенными глазами скрывалась натура из кремня и стали.

И все же, когда Эйидль обратился к ней, глаза ее испуганно расширились.

– Паудль твой родич, Роуса?

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Пусть так, и что с того?