— Теперь я знаю всю вашу семью, — сказал он Вале. — И сыновей ваших увидел, и мужа, пусть даже на фотографии.
— Если встретите на улице, узнаете? — улыбнулась она.
— Может быть, и узнаю, — в свой черед с улыбкой ответил он.
— Они у нас красивые, — вставил старик, — что один, что другой — кровь с молоком!
— Никакие они не красивые, — сухо оборвала его Валя, — обыкновенные, не плохие, не хорошие…
Старик подмигнул Корсакову:
— Это она сглазу боится…
— Вовсе нет, — возразила Валя, — никакого сглазу не боюсь, и вообще: при чем здесь сглаз? Никогда не верила и не верю в эти глупые приметы…
«Только так она могла ответить, — с удовольствием подумал Корсаков. — Только так и не иначе!»
Он тоже не был суеверен, не верил ни в какие приметы, не боялся ни тринадцатого числа, ни пустых ведер навстречу, ни черной кошки, перебегавшей дорогу. Однажды, перед очень серьезной операцией, случайно разбил дома зеркало, жена, не скрываясь, испуганно сказала:
— Ну, все! Хоть переноси операцию…
— Вот еще, — не согласился он тогда, отправился в больницу и оперировал больного, все кончилось хорошо, лучше и не бывает, больной уже на пятый день встал с постели, а на восьмой его выписали домой…
— Ладно, — сказал Корсаков, вставая, — видно, пора.
— Самое время, — добавила Валя.
— Прощайте, — сказал Корсаков старику, тот протянул ему слабую, чуть дрожащую руку, — на этих же днях обязательно пойдите в больницу.
Старик закивал головой, улыбаясь, морща желтоватые от табака бескровные губы.
— Как же, конечно, о чем речь…
— Слушайте его, — сказала Валя, закрывая за собой дверь, — сейчас задымит вовсю и будет читать газету до позднего вечера… — Глянула на часы, проговорила озабоченно: — Пошли быстрее.
Шли они лесом. Когда-то, тому уже сорок с лишним лет, Корсаков той же дорогой уходил из Дусиного дома, и она долго стояла одна на дороге, провожая его. Корсаков обернулся, будто и в самом деле мог увидеть вдали Дусю.
— Скоро дойдем, — сказала Валя. — Сейчас вот лес пройдем, потом картофельное поле минуем, а тогда уже до станции рукой подать.