Я подошла к ней. Сказала:

— С праздником, Мария Аристарховна…

Она вся просияла, улыбнулась:

— С праздником, самым что ни на есть великим…

Как отрадно было слышать ее чисто московское, ясное произношение, которое ни тогда, ни тем более теперь нечасто услышишь.

— Вот сижу, любуюсь, — она кивнула на проходивший мимо нескончаемый поток людей, — не могу вдосталь налюбоваться, очевидно, все они направляются на Красную площадь…

— Я тоже иду на Красную площадь, — сказала я. — Пошли вместе…

Она медленно покачала головой.

— Спасибо, милая, не могу, подпорки ослабели…

— Подпорки? — удивилась я.

— Вот именно, — по-прежнему улыбаясь, подтвердила Мария Аристарховна. — Только не будем больше говорить об этом, ладно?

Я догадалась: у нее было неладно с ногами, неудивительно в ее годы, но она, как я поняла, принадлежала к тому далеко не часто встречаемому меньшинству, которое не любит жаловаться, не терпит говорить о своем здоровье. О таких, как она, Расул Гамзатов много позднее, уже в наши дни, сказал:

«Есть редкие люди: в отличие от многих, они не придают международного значения своему здоровью…»

Мне стало жаль ее. Все радуются, все счастливы, празднуют великую Победу. А она вынуждена из-за своих ног оставаться одна-одинешенька на скамейке бульвара…

Она словно бы угадала, о чем я думала.

— Не тревожьтесь за меня, я не буду одинока нынче.

И пояснила: по сей день, несмотря на то что ноги не очень-то слушаются ее, она продолжает ходить в госпиталь, к своим раненым. Сегодня «ее» палата договорилась с соседней, они будут вместе праздновать Победу.

— И меня тоже пригласили, — сказала Мария Аристарховна.

— А живете вы все там же? — спросила я.

— Конечно. Где же еще?