Во второй половине XX века часть этих проекций воплотилась в форме полетов на орбиту или на Луну. Как Россия или как США: с развевающимися национальными флагами, но одновременно и от имени всей Земли целиком. В некотором смысле установление этой метафорической взаимозаменяемости, при которой одна страна может выступать от лица всей планеты, стало важнейшим геополитическим заявлением космических программ[113].

Вопрос о том, как мы можем управлять собой и в каких городах, всё так же открыт, невзирая на подавляющие экологические и атмосферные ограничения. Больше возможных ответов рождается, когда вопрос задается «там, снаружи», а не «здесь». Но к чему ждать? Как говорил Бакминстер Фуллер, мы и без этого летим в космосе, прямо сейчас. В этом он совершенно прав, пусть радикальные выводы, которые предполагали его идеи, и оказались одомашнены. Прежде всего, в реальном открытом космосе «климат» оказывается очень насущной, неотложной чрезвычайной ситуацией. Управление кораблем или поселением в первую очередь распространяется на жизнеобеспечение в пределах замкнутой атмосферы, и любая брешь в ней – уже чрезвычайная ситуация, которая приводит в действие (желательно очень быстро) фактическую властную ликвидацию последствий. Можно ли сказать, что проектирование – это только то, что позволяет органической жизни продолжаться в разветвлённой сети киборгических оболочек и пуповин, поддерживающих её основные клеточные и когнитивные процессы? Как ни смотри – сверху ли, снизу ли.

Космическая критика в действии

Космическая критика в действии

По понятным и не очень причинам философия конца XX века утратила интерес к космосу. После запуска первого искусственного спутника, а затем «Аполлона» космос перестал быть горячей новостью, невзирая на то что открытия в ту пору только начались. Немного ранее тревогу выразили Хайдеггер и Арендт, затем французы высмеяли гиперреальную случайность всего этого. Буквально до недавнего времени налицо было некое безразличие, хотя именно за истёкший период мы многое узнали о химии других планет, отправили зонды за пределы Солнечной системы, составили более достоверную карту местной галактики, установили положения экзопланет, определили существование чёрной материи и чёрной энергии[114]. Философия отозвалась на это гораздо более скупо, чем на некоторые другие, менее очевидные глубинные проблемы. А может и не совсем так. Возможно, «космос» видоизменился и вошёл в другие разговоры – о спутниках, необходимых и достаточных структурах архитектуры замкнутого цикла, географическом восприятии и визуализации, подлинно чуждом, продуктивных свойствах отчуждения, телесных протезах, геологическом состоянии культуры, планетарной логистике, эстетике познания длительных периодов времени, изменении климата, антропоцене и других актуальных вопросах. И эти вопросы воспринимаются уже не как внешние, а как существующие в космическом пространстве, которое сегодня является для нас домашней средой обитания. Что, если прямо связать эти вопросы с неофициальной генеалогией философии космического пространства?[115] Насколько иначе тогда выглядят современные исследования в контексте, включающем не только Хайдеггера или Вернера фон Брауна, но и «Красную звезду» Богданова, «Правдивую историю» Лукиана, «Последних и первых людей» Олафа Стэплдона, «Древнюю ночь Вселенной» Семена Боброва, описанные в «Рамаяне» небесные колесницы-виманы и так далее? Любое понимание может стать менее изолированным, если рассматривать его как часть всеобъемлющей теории и практики планетарности. После ряда недавних полётов, от Европы до Плутона, и десантирования постоянных обитателей-роботов на Марсе обсуждение «планетарности» следует рассматривать как предмет более общего исследования сравнительной планетологии[116]. Оглядываясь на Землю как на одну из массы планет, мы должны будем настроить свой угол обзора и направление исследований на такие вещи, как радиолокационная станция «Дуга» в Украине, сверхбыстрое уплотнение городского населения в Азии, авиабаза Туле в Гренландии, геополитика низкоорбитальных спутниковых маршрутов, планы Китая по созданию оснащенных компанией Huawei баз в ледяных кратерах Луны, проект города Масдар как «космического корабля в пустыне», возможное затопление прибрежных мегаполисов, и так далее, и тому подобное. Именно на основе местных условий мы могли бы сформировать программы городского планирования, адекватного любой угрозе надвигающегося 2030 года[117].