Интересно в этой связи, что четырьмя годами раньше в статьях «О „карамазовщине“» и «Еще о „карамазовщине“» (1913 г.) Горький дает жесткую, нелицеприятную характеристику другому гению «самой человечной литературы мира» — Федору Достоевскому, личность которого он характеризует как «великий мучитель и человек больной совести»:
Достоевский <…> является одним из основоположников «зоологического национализма», который ныне душит нас; <…> и враг вообще «Запада», трудами и духом которого мы живем по сей день; <…> он — ярый шовинист, антисемит, проповедник терпения и покорности, — но при всем этом его художественный талант так велик, что покрывает все его прегрешения против справедливости, выработанной лучшими вождями человечества с таким мучительным трудом.
Достоевский <…> является одним из основоположников «зоологического национализма», который ныне душит нас; <…> и враг вообще «Запада», трудами и духом которого мы живем по сей день; <…> он — ярый шовинист, антисемит, проповедник терпения и покорности, — но при всем этом его художественный талант так велик, что покрывает все его прегрешения против справедливости, выработанной лучшими вождями человечества с таким мучительным трудом.
По числу персонажей-евреев среди русских писателей классиков лидирует А. П. Чехов. «Образы евреев и евреек у <него, как правило,> носят отрицательный характер, они вызывают смех и жалость, часто они алчны и отталкивающи» [БАРТОВ]. В 1886 г. Чехов публикует рассказ «Тина», написанный в стереотипно-антисемитской тональности.
Итак, претендующая на всечеловечность-всемирность русская литература не нашла для еврея в ХIХ в. ни малейшего доброго слова, ни капли сочувствия[136]. В этой связи ХХ в. еврейские национально ориентированные публицисты
неоднократно констатировали своего рода антисемитскую традицию в русской литературе, от Пушкина до Чехова[137]. Некоторые из них в
неоднократно констатировали своего рода антисемитскую традицию в русской литературе, от Пушкина до Чехова[137]. Некоторые из них в
Из переписки Т<ургенева> видно, что в жизни он относился с величайшей симпатией к очень многим евреям и с отличавшей его добротой помогал им и хлопотал о них, доставал молодым учащимся евреям стипендии и т. д. (см., например, его письмо к Полякову об одном русском еврее в «Первом Собрании писем И. С. Тургенева», СПб., 1884, стр. 387) [ВОДОВОЗОВ].
недоумении останавливаются перед тем фактом, что гуманная по своим задачам русская литература лишь в евреях не видела людей и изображала их только лишь в смешном или отвратительном виде. <…> Вся подлинная жизнь еврейства оставалась для русской интеллигенции книгой за семью печатями. <…> Салтыков мог рекомендовать русской публики для ознакомления с этим миром только рассказ польской писательницы («Могучий Самсон» Элизы Ожешко): «Те, кто хотят знать, сколько симпатии таит в себе замученное еврейство, и какая неистовая трагедия тяготеет над его существованием, — пусть обратятся к этому рассказу, каждое слово которого дышит мучительною правдою». Впрочем, евреи не представляют в этом отношении исключения. Многое ли сделала русская литература для изучения других «инородцев», населяющих Россию?[ГОРЕВ. С. 5 и 10].