Ким показала мне дисплей своего мобильника. Произошло невообразимое: на вопрос «Хотите ли вы, чтобы он отдал жизнь во искупление ваших грехов?» 65 процентов голосующих теперь отвечали «нет».

Сердце у меня так и подпрыгнуло. Ким кивнула на застекленную кабину режиссера на вышке. Я навела бинокль и увидела между экранами слежения вытянувшиеся, ошеломленные лица. Если распятие кончится не начавшись, это будет катастрофа для рейтинга, вложений, рекламы и прибылей.

— Зритель, зритель, для чего ты меня оставил? — нараспев продекламировала Ким.

Я крепко обняла ее. Друзья познаются в беде: она стала моей сестрой, моей опорой, моей первой читательницей. Мы изо всех сил противились мысли, что Джимми падет жертвой собственной бравады, но в глубине души, переглядываясь, чувствовали себя вдовами. Ким рассказала мне все об их отношениях — даже о мысленном соитии в небе между Римом и Вашингтоном, о том немыслимом оргазме, который они испытали, она — в туалете, он — в кресле бизнес-класса. Моя и ее любовь, сложенные вместе, устремленные к Джимми со всей силой, на какую мы были способны, — если бы они могли помочь ему преодолеть боль!

Уже восемьдесят процентов голосующих были против смерти. Вокруг нас зрители, подключенные к интернету, передавали тенденцию соседям, и с трибун слышались первые выкрики: «Довольно! Прекратите!» Солнце скрылось за тучей, налетевший ветер сорвал кепки с голов.

— Отпустите Иисуса! — уже хором скандировали трибуны.

Невероятно, но факт: сострадание взяло верх над тягой к зрелищу, азартом и решимостью верующих в воскресение. Джимми победил. Он не спас людей — они сами пришли к искуплению.

Вдруг он споткнулся, и толпа захлебнулась криком. Крест, покачнувшись, стал медленно падать на него, но тут же выпрямился от мощного порыва ветра. Остолбеневшие зрители затаили дыхание, не веря своим глазам. Крест не рухнул, он застыл, наклонившись над лежащим Джимми, вопреки законам физики, словно два встречных потока не давали ему упасть. Изумление достигло фазы чистого восторга, продлившегося всего четыре-пять секунд. Джимми попытался встать — и крест, завалившись набок, разломился на две перекладины.

И в эту минуту прямо с неба прогремело:

— Минданао!

По трибунам прокатился крик, люди вскочили.

— Минданао, Исламская республика! — неслось из динамиков со всех сторон.

Снайперы! Камикадзе! От одних этих слов тотчас вспыхнула паника. Зрители бежали с трибун, толкаясь, опрокидывая и топча слабых, а служба охраны порядка тем временем пыталась сладить с сепаратистами, захватившими аппаратную. Разлетелся вдребезги софит. Следом еще один. Все операторы, бросив камеры, кинулись к стеклянной вышке, откуда руководство призывало сохранять спокойствие, но за воплями ужаса его никто не слышал. Не выдерживая натиска разбегавшейся во все стороны толпы, полицейские и военные тщетно надсаживали глотки, уверяя, что ситуация под контролем.