Королева Португалии, более разумная и дальновидная, чем ее самодовольный и самовлюбленный державный супруг Мануэл, как во всех вопросах до того, долго заступалась за Албукерки, прося оставить его на посту губернатора Индии, и даже обратилась к своему венценосному отцу — королю Арагона — ходатайствовать об оставлении Албукерки в этой должности. Но умный испанец предпочел не вмешиваться в дела соседней державы, его не касающиеся. Хотя и заметил, как бы мимоходом, в беседе с посланником Португалии, что не понимает, чего его венценосный зять Мануэл хочет добиться, отзывая Албукерки с Востока.

Дом Мануэл долго колебался. Однако Албукерки вот уже девять лет был далеко от Лиссабона, «за семью морями», а Лопу Суариш — рядышком, под самым боком, поддерживаемый своей многочисленной придворной родней. Хотя у дома Афонсу оставались еще друзья в Португалии, узы дружбы, как это ни печально, имеют свойство постепенно ослабевать, если друзья расстаются надолго.

В конце концов Суариш все-таки добился своего и в сентябре 1515 года высадился — ко всеобщему и не слишком лестному для него удивлению — в Индии. Гоа принял его с ледяной учтивостью и почти нескрываемым недовольством.

«Вероятно, мой брат, король Португалии, нуждается в Афонсу Албукерки для решения более важных задач» — заметил кочинский раджа. А каликутский самурим спешно укрылся в своем горном дворце, лишь бы только избежать встречи с новым португальским губернатором.

Столь холодный прием лишь усилил ненависть Суариша к Афонсу Албукерки. Он утешался лишь предвкушением того, какие чувства испытает тот, вернувшись из Ормуза и узнав, что его должность занята им, Лопу Суаришем.

Однако Албукерки, похоже, собирался лишить своего злокозненного преемника этого удовольствия, смежив навеки очи на земле Ормуза, под неумолчный плеск волн Персидского залива. Ибо даже ранней весной в Ормузе было жарко, как в печи. С каждым днем росло число заболевших и умерших. В ожидании скорой смерти, тяжелобольной губернатор созвал всех капитанов и фидалгу, строго приказав им беспрекословно повиноваться приказам того, кого король назначил ему в преемники. «Вы же сами понимаете, что иначе возникнет неразбериха и смута, которые неминуемо нанесут вред всему нашему делу — чем и как Вы тогда оправдаетесь перед королем?» Глубоко растроганные словами умирающего, все капитаны и фидалгу торжественно поклялись следовать его указаниям и приказам его преемника, после чего повторили, в индивидуальном порядке, свою клятву — на этот раз уже не в устной, а в письменной форме.